Experimentum Crucis - [4]

-- Вот как, -- безразлично хмыкнул Мартин.

-- Все люди продают свою совесть, -- убежденно проговорила заведующая. -- Ведь как у человека наступает удовлетворенность собственным поступком, так он и забывает про совесть. Одним хватает сытного ужина, другим -- белого конвертика, третьим... Ха! Третьим достаточно ощущения того, что они поступили правильно -- в согласии со своей верой. И они думают, что так их заставляет поступать -- смешно повторять -- общественный долг, а на самом деле причина этого в их самоудовлетворенности и внутреннем комфорте. Им не хочется идти вразрез с собственными представлениями о каких-то абстрактных понятиях, которые сами же и придумали. А на самом деле все любят комфорт, и какими путями он достигается -- через осознание общественного долга или белый конвертик -- не все ли равно?

-- Вы в корне не правы, -- мягко возразил ей шеф-повар, застенчиво крутя в мозолистых, перепачканных землей и зеленым горошком руках свой кристально белый колпак в мелкую клетку. -- Уж не будете ли вы утверждать, что нет на свете людей, думающих не только о собственном комфорте? Я знаю -есть немало людей, которые пожертвуют любым своим благополучием, чтобы бескорыстно помочь страждущим!

-- Все дело в понятии комфорта, -- гнула свою линию заведующая. -- Комфорт бывает внешний и внутренний. Или, если хотите, моральный и материальный. Есть, конечно, такие, для которых моральный внутренний комфорт значит гораздо больше. Для них видеть, что кто-то голодает -- хуже некуда, конечно, если сами более-менее сыты. Возникает моральный дискомфорт, который они устраняют якобы безвозмездной помощью. А сами-то получают больше! У них уже есть моральный комфорт и чувство правоты своего дела, когда у окружающих -- комфорт только материальный.

Она схватила Мартина за плечо и сильно тряхнула.

-- Не гонись за моральным комфортом, будь материалистом! Иди к милиционеру, он сумасшедший и все тебе объяснит!

В полном смятении Мартин вышел из сверкающего чистотой храма Общепита и оказался на оживленном перекрестке. Взад и вперед, вправо и влево, безо всякого порядка, сразу с четырех сторон непрерывным потоком текли автомобили, мотоциклы, автокраны, велосипеды, трамваи, дорожные катки, железнодорожные цистерны. Механизмы сворачивали, сталкивались, прыгали друг через друга, разбивались, и все же движение не затихало ни на секунду. Над перекрестком стоял ровный шум двигателей и лязг столкновений, грохотание цистерн на стыках рельсов и шуршание велосипедных шин об асфальт. В середине всего этого хаоса, подложив под соответствующее место вышитую подушечку, невозмутимо стоял на голове поджарый йог в белой чалме. Машины его не задевали, он был единственно непоколебимым островком покоя в море лязгающих волн.

Мартин размышлял недолго. Он разделся, аккуратно сложил одежду стопочкой на ступеньках, прижал обломком кирпича, чтобы не разметал ветер, и, внутренне поежившись, спустился к бушующим железным волнам. Они с грохотом налетали на берег, окатывая Мартина жемчужной пылью нитроэмали. Мартин пощупал воду кончиком пальца. Вода была холодной. Он зажмурил глаза и отважно кинулся вниз головой в бурлящий водоворот. Вынырнув на поверхность, он отдышался и брассом поплыл к островку с йогом.

Он вышел из воды на песчаный берег, отряхнул воду с головы, попрыгал на одной ноге, вытряхивая капли из уха, и направился к йогу. Йог заметил его и принял символическую асану приветствия, отвернувшись от Мартина. Потом он, конечно, встал на ноги.

Йог оказался немолодым мужчиной лет тридцати пяти, одетым по общепринятой моде -- в поношенный сюртук и серые плавки. Рост у него был невысокий, и теперь он вопрошающе смотрел на Мартина сверху вниз.

-- Здравствуйте, -- сказал Мартин.

-- Здравствуй, -- ответил йог, поправляя галстук и отлично смотрящиеся на нем итальянские очки-капельки, лежащие, правда, во внутреннем кармане жилетки.

-- Я ищу милиционера, -- объявил Мартин.

-- Милиционер -- это я, -- самодовольно заметил собеседник и указал на приколотый к лацкану опознавательный знак -- крохотную фуражку с красным околышем.

-- Я путешественник, -- сказал Мартин. -- Я побывал во многих местах, где и по сей день не ступала нога человека. На моем костюме вы обнаружите звездную пыль и брызги Млечного пути. Но я хочу знать, куда мне отправляться дальше.

-- Идем со мной, сын мой, -- ответил милиционер, -- и я укажу тебе дальнейший путь твой, ибо таково мое предназначение -- направлять заблудших на путь истинный. Мое имя Агасфер, идем, я препровожу тебя туда, где ты должен быть и где ты окончишь путь своих скитаний по этой земле.

И они пошли по пустой темной улочке, только вчера заасфальтированной, еле освещенной желтыми огнями натриевых ламп, светивших в непроглядную темноту сквозь густые кроны тополей, кленов, акаций, елей, платанов, яблонь. Луна печально освещала сзади их одинокие фигуры, и струились перед ними по асфальту длинные дрожащие тени, темные, как абсолютно черное тело.

-- Вы не поверите, где только я не побывал, -- говорил Мартин, и его негромкий шепот разносился по всей улице, пугая бродячих кошек и летучих мышей. -- Я бы сам не поверил, если бы кто мне рассказал. Фантастика!