Европейские поэты Возрождения - [124]

И никогда Страбон, Помпоний, Плиний[498]

И им подобные меня не знали.

Весь Африканский брег над бездной синей

Мои крутые пики увенчали,

Я к Полюсу далёко простираюсь

И вашею гордыней возмущаюсь!

Я — из Гигантов, что самой Землею,

Как Энкелад, Эгей, Тифон, зачаты;

Звался Адамастор я, и войною

На Громовержца я ходил когда-то;

Не громоздил я гору над горою,

Но властию моей была объята

Стихия, где я плавал капитаном,

Нептунов флот ища по Океанам.

Меня тогда любовь жены Пелея[499]

К исканиям подобным побудила.

Что были б мне Богини Эмпирея,

Когда б Царица Вод меня любила!

Когда однажды с дочерьми Нерея

Она на берег моря выходила,

Ее я тайно видел обнаженной

И не уйму с тех пор души смятенной.

И раз была она недостижима

Из-за уродства моего большого,

Решил я: сила здесь необходима,

И тотчас же Дориде молвил слово.

Но дочь ее была неумолима

И, рассмеяться весело готова,

Сказала: «Бедной нимфе было б странно

Любовью утолить любовь Титана.

Но, честь свою храня, я все же верю,

Что, дабы гладь морей освободилась

От треволнений, искуплю потерю».

С таким ответом вестница явилась.

Я слепоту влюбленных не измерю,

Поведав, как обманом сим пленилась

Моя душа и как ее до края

Надежда переполнила пустая.

И мне, уж отошедшему от боя,

Вдруг ночью, как Дорида обещала,

Прекрасною, далекою, нагою

Фетида в белизне своей предстала.

Безумцем устремился я за тою,

Что жизнь вот этой плоти составляла,

Раскрыл объятья, и власы, и очи,

И, нежный лик целуя среди ночи.

Я думал, что любовь мою целую, —

О! Тяжело рассказывать мне дале! —

Сжимал в объятьях я скалу крутую,

Что дикие побеги оплетали.

И вот гляжу на крутизну немую,

Где очи лик мне ангельский являли,

И чувствую, как гаснет жизни пламень,

И, рядом с камнем, стал я тоже камень!

Прекраснейшая Нимфа Океана,

Коль мой тебе противен лик могучий,

Зачем ты не продолжила обмана,

Будь ты хоть сном, мечтой, скалой иль тучей?

С тех пор брожу, безумец, неустанно

Со гневом и стыдом во тьме дремучей

И мир ищу другой, где не найдется,

Кто над моим бесчестьем посмеется.

В те времена мои титаны-братья

Повержены во прах давно уж были,

И Боги, чтоб скрепить свое проклятье,

Горами побежденных завалили.

Поскольку до небес не мог достать я

И слезы тщетные меня сломили,

Я понял, что враждебною Судьбиной

Уже вершится жребий мой единый.

И стала плоть моя сухой землею,

И стали кости каменною кручей;

И члены, что ты видишь, над водою

Раскинулись, далекой и кипучей.

И в темный Холм Богами и судьбою

Был обращен тогда мой торс могучий;

И, дабы я застыл в моем позоре,

Меня волнами окружило море».

Так он вещал; и вдруг, с глухим рыданьем,

Пропал из виду, словно не бывало.

Растаял черный облак; клокотаньем

И дальним ревом море прозвучало.

И я, поднявши руки с упованьем,

У неба, что нас так оберегало,

Молил грядущих не карать позором

Страстей, предсказанных Адамастором.

Сетования поэта, обращающегося к королю

и указующего пути к новой славе

Нет, Муза, нет, я Лиру не настрою,[500]

Она уже глуха, и голос сдавлен,

Но не от песен, а затем, что мною

Бесчувственный и грубый люд прославлен.

Огонь, что освещает путь герою,

Нам ныне родиной не предоставлен,

Она погрязла в черствости, стяжанье,

Жестоком, жалком, грустном угасанье.

Не ведаю, каким влияньем Рока

У ней отъята гордость, честь живая,

Что душу подымает так высоко,

К работам и свершеньям обращая.

А Вам, Король,[501] вокруг себя далёко

С престола, богом данного, взирая,

Возможно, по сравнению с другими,

Довольным быть вассалами своими.

Как весело они по всем пределам,

Подобно диким вепрям, львам гербовым,

Идут, тела подставив пулям, стрелам,

Огню и бденью, гладу и оковам,

Пустыням знойным, брегам охладелым,

Язычников ударам столь суровым,

Опасностям, не познанным вселенной,

Акулам, скалам и пучине пенной!

Служить Вам расположены со рвеньем

И, далеко от Вас, всегда покорны

Суровым часто Вашим повеленьям,

Не протестуя, бодры и упорны.

И, Вашим польщены благоволеньем,

Всем демонам, всем адским силам черным

Дадут сраженье, в коем Вы, властитель,

Предстанете всегда как победитель.

Их не лишайте милости, подмоги,

Одушевите добрым, чутким словом;

Оберегите от законов строгих,

И будут чтить Вас всюду как святого.

Тех вознесите, чьи познанья многи,

Кто может, в силу опыта большого,

Вам дать совет полезный, твердо зная

И что к чему, и польза в чем какая.

Вы их благоприятствуйте занятьям

Согласно их наклонностям и нраву:

В монастырях молиться должно Братьям

За Вашу поусерднее державу,

Поститься, приобщать благим понятьям

Заблудших; и забыть пустую славу.

Ибо тому, кто бога чтит неложно,

Алкать богатств и власти невозможно.

И Рыцарей возвысьте благосклонно,

Ибо своей бесстрашной кровью жгучей

Открыли путь не только для Закона

Небес, но для Империи могучей;

И, Вам служа усердно, неуклонно

В чужих краях, когда предстанет случай,

Двоих врагов сражают: человека

И тяжкий труд, неведомый от века.

И сделайте, Сеньор, чтоб, столь хвалимы,

Германцы, италийцы, англичане

О нас сказали, что непокоримы,

А только покоряют Лузитане.

Совет держите с теми, кто учимы

Годами были долгих испытаний,

Ибо хотя наука знанья множит,

Но опыт в каждом случае поможет.

Когда философ стал красноречивый[502]

Распространяться об искусстве боя

Пред Ганнибалом, речью сей красивой