Европейские негры - [2]

Шрифт
Интервал

И вот карета пустилась разъезжать по переулкам, в которые редко заглядывают экипажи. Она останавливается обыкновенно перед самыми маленькими, бедными домиками. Лакей поспешно соскакивает с запяток, дергает звонок, тут обыкновенно отворяется одно из окон, высовывается голова и кричит: «Сейчас, сейчас, только допью чашку кофе», или «только завяжу узел». При этом кучер что-то ворчит, лакей (добродушный малый) затягивает песню и перетопывает ногами, чтоб согреться. Скоро на лестнице раздаются шаги, отворяется калитка и выходит молоденькая девушка, закутавшись в большой платок или мантилью; за нею мать, или сестра, несет узел, или корзину; лакей тотчас же кладет эту ношу в карету, девушка прыгает в экипаж и карета едет далее.

Когда раз пять повторится эта история, и в карете сидят уже пять девушек, лакей подходит к дверцам и говорит: «Нельзя ли будет еще одну госпожу поместить?» и, сделав паузу, прибавляет: «Холодно нынче; старику Андрею хотелось бы поскорее отделаться; нельзя ли вам потесниться, сударыни?» Девушки смеются; но карета просторна, старик Андрей прозяб, – и они теснятся, так-что карета часто привозит до восьми девиц, не считая двух-трех детей, которые стоят посредине и у дверец: садиться им уж некуда, но теснота не мешает сидящим в карете весело хохотать.

Этот экипаж – театральная карета, поступившая в свою настоящую должность за древностью лет, а некогда возившая особ, несравненно-более знатных и притом по одиночке или по две, а не по восьми в один прием.

В тот вечер, с которого начинается наша история, театральная карета пустилась странствовать очень рано, по случаю нового балета: надобно было собрать весь кордебалет. Экипаж был уже полон, и лакей подошел к дверцам попросить девиц потесниться, если можно, чтоб заехать еще за одною.

– За кем же? спросили из кареты.

– За мамзель Кларою, отвечал слуга.

– А, за княжною! смеясь, сказала одна из сидевших: – да ведь у нас все почетные места уже заняты.

– Да не обиделась бы мамзель Клара, что ей прийдется сидеть на передней скамье, прибавила другая.

Лакей осердчал, не удержался, почесал у себя за ухом и сказал: «Полно-те, сударыни, пустяки говорить; если б все вы были похожа на мамзель Клару, меньше горничных было бы нужно в театре для вас, да и мы с Андреем скорее бы кончали свое дело. Что ж, угодно вам потесниться, или неугодно?»

– Мне все-равно, пожалуй, сказала одна, смеясь.

– Пожалуй, повторили еще две.

– Знаете, что я скажу, подхватила четвертая: – наш старик протежирует Кларе и непременно ухаживает за нею. – Все хором расхохотались этой плоской шутке.

Но старик сердито уже захлопнул дверцу, экипаж покатился и скоро остановился перед старым четырех-этажным домом; впрочем, только считалось в нем четыре этажа, а на самом деле было шесть, если прибавить два ряда низеньких мансард, надстроенных уступами один на другом в его высокой кровле. С виду походил этот дом на казармы или фабрику, и не менее, нежели на фабрике, было в нем шума и толкотни, потому что целый день неугомонно ходили по его ветхим лестницам многочисленные, суетливые и бедные жильцы.

Едва лакей дотронулся до звонка, сделанного при входе на лестницу, как из-под кровли уже послышался голос: «Сейчас, она уж готова, идет».

– Ведь как торопится то, никогда не задержит! проговорил лакей, и все сидевшие в карете снова засмеялись, на что лакей с досадою заметил, что смеяться тут нёчему.

В ту же минуту подле экипажа явилась Клара с шестилетнею сестрою, которая несла за нею маленький узел; у самой Клары был в руках другой узел, гораздо-больше. Лакей с особенною предупредительностью взял его.

– Дай мне шитье и ступай скорее в комнату, чтоб не простудиться, сказала Клара сестре и, погладив ребенка по головке, вошла в карету.

– Теперь пошел прямо в театр! закричал лакей кучеру.

Клара прижалась в уголку и мягким голосом сказала: «Темно, mesdames, и я не могу узнать вас; но все-равно, очень-жалею, что заставила вас тесниться».

– О, мы привыкли, отвечала сидевшая напротив Клары. – Только, зачем ты таскаешь с собою столько узлов? прибавила другая. – Что у тебя в другом узлу?

– В большом балетный костюм, а в маленьком работа.

– Работа? насмешливо отозвался голос из другого угла: – с таким прилежанием ты скоро разбогатеешь.

Клара вздохнула и тем кончился разговор, потому что карета затрещала и задребезжала, выехав на большую мощеную улицу. Через несколько минут она остановилась у театра.

Лакей принимал узлы, за узлами выходили девушки. Кларе, вышедшей после всех, лакей опять оказал особенное внимание: – У вас два узелка, так один дайте снести мне сказал он, и велев кучеру приезжать в девять часов, пошел за танцовщицами.

II. Черные и розовые банты

Вероятно, очень-немногие из читательниц бывали в театральных гардеробных. О читателях нечего и говорить, потому что для них эти гардеробные, особеико гардеробные танцовщиц, решительно-недоступны, и неподкупен грозный страж их, хилой, но сердитый инвалид.

Отделение балетного гардероба состоит из трех комнат; в каждой висит несколько зеркал; у стен стоят белые шкапчики; на каждом написано имя танцовщицы, которой он принадлежит; там хранятся её туалетные принадлежности – старые и новые, тесные и просторные башмаки, три, четыре трико, лоскутки материй и шелк всевозможных цветов, иглы, румяна и белила, помада, гребни, шпильки, наконец, коробочка с магнезиею в порошке, заменяющею пудру, и заячья лапка для натирания лица белилами.


Рекомендуем почитать
Обозрение современной литературы

«Полтораста лет тому назад, когда в России тяжелый труд самобытного дела заменялся легким и веселым трудом подражания, тогда и литература возникла у нас на тех же условиях, то есть на покорном перенесении на русскую почву, без вопроса и критики, иностранной литературной деятельности. Подражать легко, но для самостоятельного духа тяжело отказаться от самостоятельности и осудить себя на эту легкость, тяжело обречь все свои силы и таланты на наиболее удачное перенимание чужой наружности, чужих нравов и обычаев…».


Деловой роман в нашей литературе. «Тысяча душ», роман А. Писемского

«Новый замечательный роман г. Писемского не есть собственно, как знают теперь, вероятно, все русские читатели, история тысячи душ одной небольшой части нашего православного мира, столь хорошо известного автору, а история ложного исправителя нравов и гражданских злоупотреблений наших, поддельного государственного человека, г. Калиновича. Автор превосходных рассказов из народной и провинциальной нашей жизни покинул на время обычную почву своей деятельности, перенесся в круг высшего петербургского чиновничества, и с своим неизменным талантом воспроизведения лиц, крупных оригинальных характеров и явлений жизни попробовал кисть на сложном психическом анализе, на изображении тех искусственных, темных и противоположных элементов, из которых требованиями времени и обстоятельств вызываются люди, подобные Калиновичу…».


Ошибка в четвертом измерении

«Ему не было еще тридцати лет, когда он убедился, что нет человека, который понимал бы его. Несмотря на богатство, накопленное тремя трудовыми поколениями, несмотря на его просвещенный и правоверный вкус во всем, что касалось книг, переплетов, ковров, мечей, бронзы, лакированных вещей, картин, гравюр, статуй, лошадей, оранжерей, общественное мнение его страны интересовалось вопросом, почему он не ходит ежедневно в контору, как его отец…».


Мятежник Моти Гудж

«Некогда жил в Индии один владелец кофейных плантаций, которому понадобилось расчистить землю в лесу для разведения кофейных деревьев. Он срубил все деревья, сжёг все поросли, но остались пни. Динамит дорог, а выжигать огнём долго. Счастливой срединой в деле корчевания является царь животных – слон. Он или вырывает пень клыками – если они есть у него, – или вытаскивает его с помощью верёвок. Поэтому плантатор стал нанимать слонов и поодиночке, и по двое, и по трое и принялся за дело…».


Четыре времени года украинской охоты

 Григорий Петрович Данилевский (1829-1890) известен, главным образом, своими историческими романами «Мирович», «Княжна Тараканова». Но его перу принадлежит и множество очерков, описывающих быт его родной Харьковской губернии. Среди них отдельное место занимают «Четыре времени года украинской охоты», где от лица охотника-любителя рассказывается о природе, быте и народных верованиях Украины середины XIX века, о охотничьих приемах и уловках, о повадках дичи и народных суевериях. Произведение написано ярким, живым языком, и будет полезно и приятно не только любителям охоты...


Человеческая комедия. Вот пришел, вот ушел сам знаешь кто. Приключения Весли Джексона

Творчество Уильяма Сарояна хорошо известно в нашей стране. Его произведения не раз издавались на русском языке.В историю современной американской литературы Уильям Сароян (1908–1981) вошел как выдающийся мастер рассказа, соединивший в своей неподражаемой манере традиции А. Чехова и Шервуда Андерсона. Сароян не просто любит людей, он учит своих героев видеть за разнообразными человеческими недостатками светлое и доброе начало.