Европейская новелла Возрождения - [33]

Так как Филиппо немного волновался, то, говоря это, он обращался скорее к Донателло, чем к Грассо.

— А что с ним случилось? — спросил Донато.

— Разве ты не знаешь? — ответил ему Филиппо и продолжал, обращаясь уже к Грассо: — Вчера вечером, часов около двух или трех, видимо, в то самое время, когда я был у тебя, его арестовали неподалеку от этой площади. С задержавшим его приставом был тот самый заимодавец, что велел его арестовать. (Не знаю, кто он, да это к делу не относится.) А Маттео вдруг и говорит приставу и стражникам: «Что вам от меня надо? Вы ошибаетесь, никому я ничего не должен, и имя мое Грассо, я — резчик по дереву. Разве я вам нужен?»

Грассо подумал, что Филиппо говорит правду, но не заподозрил, что это его проделки. Между тем Филиппо продолжал свой рассказ:

— Тот заимодавец, что велел арестовать Маттео, подошел к нему, ибо пристав его предупредил: «Смотри, за то, что мы его берем, в ответе один ты; коли это не он, тебе придется внести штраф и заплатить нам за труды, ибо мы но имеем права чинить беспокойство людям, за которыми не числится никакой вины». Так вот, тот, что велел арестовать Маттео, а был он взыскатель долгов из какого-то лабаза, подходит к нему, пристально на него глядит и говорит: «Он подделал рожу, мошенник»; потом еще раз внимательно оглядывает его и заявляет: «Но это все-таки он — Маттео, ведите его, на сей раз ему придется раскошелиться». Пока стражники тащили Маттео, он всю дорогу твердил им, что он якобы Грассо, резчик по дереву, и в доказательство показывал ключ: «Смотрите, — говорил он, — я только что запер свою лавку». (Все это так и было, а о том, как все происходило, Филиппо сообщил нанятый им человек из Меркатанции.)

— Я слышал, — продолжал Филиппо, — что такое же представление разыгралось и в Меркатанции. Неужто ты ничего об этом не слыхал? Смешнее истории не придумаешь.

Донателло сперва сделал вид, будто ему ничего не известно, а потом говорит:

— Да, да, припоминаю, о чем-то подобном только что шла речь в мастерской, но я был занят, задумался о своем и все пропустил мимо ушей. Теперь я припоминаю, что до меня долетели слова: «Маттео», «Толстяк», «задержали», но у меня и в мыслях не было, что речь идет о Грассо, и я не спросил, в чем дело. Поэтому расскажи мне, Филиппо, что произошло. Тебе ведь все известно? Действительно забавно: его хватают, а он отрекается от того, что он Маттео. Ну, а что было дальше?

— Возможно ли, — сказал Филиппо, обращаясь к Грассо, — чтобы ты обо всем этом ничего не знал? А что ты вчера делал? Неужели никто не заходил к тебе в лавку? Я слышал, что тебя разыскивали по всей Флоренции. Я сам вчера вечером несколько раз порывался заглянуть к тебе в мастерскую, дабы разузнать обо всем подробнее, но как-то не сумел выбраться.

Грассо поглядывал то на Филиппо, то на Донателло. Ему хотелось ответить то одному, то другому, но он решил держать язык за зубами, не понимая, говорят ли они серьезно или потешаются над ним. Потом он сказал, тяжко вздохнув:

— И все же, Филиппо, это для меня совершеннейшая новость. Филиппо едва сдержал усмешку и спросил, ловя его на слово:

— Значит, ты говоришь, что ничего не слышал и не знаешь, как было дело?

После этого Филиппо и Донателло попросили Грассо присесть вместе с ними, дабы ему удобнее было выслушать всю эту историю. Грассо уже жалел, что так им ответил, и не знал, что ему делать. Он совсем растерялся. То ему казалось, что они разговаривают с ним вполне искренне, то — совсем наоборот.

В эту самую минуту к ним подошел Маттео. Он свалился на них совершенно неожиданно, ибо за ним по распоряжению Филиппо тоже наблюдали. Но помогла Фортуна, и он явился как нельзя кстати. Маттео всех их приветствовал. Грассо взглянул на него, смутился и уже собирался было сказать: «А ко мне в лавку только что заходили твои братья, которые разыскивают тебя», — но вовремя удержался.

— Откуда ты, Маттео? — поинтересовался Филиппе— Мы как раз собирались разобраться во всей этой истории; только что мы говорили о тебе, и ты легок на помине.

— Тебя, говорят, заарестовали намедни? — спросил у Маттео Донато. — Не отпирайся, вот Филиппо уверяет…

— А что, кроме меня, арестовывать уже некого? — проворчал Маттео. Потом сказал, обращаясь к Филиппо, пристально на него смотревшему: — Я иду из дома.

— А, — протянул Филиппо. — Ходят слухи, будто тебя задержали вчера вечером.

— Ну хорошо, меня задержали, я расплатился, меня отпустили, а теперь — вот он я. Какого черта! Разве, кроме как обо мне, говорить уже не о чем? Не успел я показаться дома, как меня замучила расспросами мать, все утро не отставала; и братья почему-то надулись; с тех пор как я вернулся из деревни, они смотрят на меня так, будто я им здорово насолил, все выспрашивают: «Когда ты сегодня ушел? Почему дверь оставил открытой?» По-моему, и мать и они просто рехнулись. Я не понимаю, о чем они толкуют. Твердят о каком-то аресте, уверяют, будто выкупили меня из тюрьмы. Совсем ошалели.

— Где ты пропадал? — спросил Филиппе — Я тебя что-то давненько не видел.

— Я расскажу тебе всю правду, Филиппо, — ответил Маттео. — Я в самом деле задолжал лабазу шесть полновесных флоринов, и давно мне уже следовало бы их вернуть. Но меня тоже водят за нос. Я ссудил одному человеку из Эмполи восемь флоринов, и, как он обещал совсем недавно, он должен был вернуть их со дня на день. Этими флоринами я намеревался расплатиться с лабазом, и у меня бы еще остались деньги. В субботу я обещал своему заимодавцу, что верну ему долг во вторник, и не преминул бы сделать это, если бы тот человек отдал мне те восемь флоринов. Поскольку же у моего заимодавца имелось на руках решение суда о взыскании с меня денег (по правде сказать, я давно не возвращаю ему долг, потому что с деньгами у меня в последнее время туговато), поэтому, чтобы он не подложил мне какую-нибудь свинью, я решил отправиться в наше именье под Чертозой