Европа в войне (1914 – 1918 г.г.) - [92]

Точно то же приходится сказать о Сербии, национальная энергия которой послужила гирькой на мировых империалистических весах, колебания которых в ту или другую сторону меньше всего зависят от самостоятельных интересов Сербии.

Центральные империи вовлекли в орбиту Турции и Болгарию. Останутся ли эти две страны юго-восточными органами средне-европейского, австро-германского империалистического блока, или превратятся в разменную монету при подведении счетов, война во всяком случае дописывает последнюю главу в истории их самостоятельности.

Отчетливее всего, уже в нынешней стадии войны, ликвидирована независимость Персии, с которой в принципе покончило англо-русское соглашение 1907 г.[248]

Румыния и Греция на днях только показали нам, какую скромную «свободу» выбора предоставляет борьба империалистических трестов мелким государственным фирмам. Румыния предпочла жест свободного избрания, поднимая шлюзы своего государственного нейтралитета. Греция с пассивным упорством стремилась оставаться у себя дома. Как бы для того, чтобы нагляднее обнаружить всю тщету «нейтралистской» борьбы за самосохранение, вся европейская война, в лице болгарских, турецких, французских, английских, русских и итальянских войск, перенеслась на греческую территорию. Свобода выбора распространяется в лучшем случае на форму самоликвидации. В конечном счете Румыния, как и Греция подведут один и тот же итог.

На другом конце Европы маленькая Португалия сочла несколько месяцев тому назад нужным вмешаться в войну на стороне союзников. Ее решение могло бы казаться парадоксальным, если бы в вопросе о вмешательстве в свалку у Португалии, состоящей под английским протекторатом, было много больше свободы, чем у Тверской губернии, или чем у Ирландии.

Капиталистические верхи Голландии и трех Скандинавских стран загребают, благодаря войне, горы золота. Но тем ярче ощущают четыре нейтральные государства европейского северо-запада всю призрачность своего «суверенитета», который, если ему и удастся пережить войну, подвергнется великодержавному «учету» в условиях мира. Уже и сейчас Дания переживает глубокий внутренний кризис только потому, что Соединенным Штатам нужны ее Антильские острова.

Государственная самостоятельность Швейцарии раскрыла все свое содержание в принудительной регламентации ее ввоза и вывоза, и уполномоченные маленькой федеративной республики, обивающие, с шапкой в руке, пороги обоих воюющих лагерей, могут составить себе ясное представление о том, что означают суверенитет и нейтралитет нации, которая не может поставить на ноги несколько миллионов штыков.

Если война, благодаря умножению своих фронтов и числа участников, превратилась в уравнение со многими неизвестными, исключающее для любого из правительств возможность формулировать так называемые «цели войны», то мелкие государства имеют то весьма, впрочем, условное преимущество, что их историческая судьба может считаться заранее предопределенной. Какой бы из лагерей ни одержал победу и каков бы ни был размах этой победы, возврата назад………………… ^{16}уже не может быть.

Совершенно такой же результат будет иметь и третий возможный исход войны, вничью: отсутствие явного перевеса одного из воюющих лагерей над другим только заставит ярче обнаружиться перевес сильных над слабыми внутри каждого из лагерей и перевес их обоих – над «нейтральными» жертвами империализма. Вот почему девиз: «ни победителей, ни побежденных!» (именно девиз, а не военно-политическое предвидение) является недоразумением, вытекающим из великодержавной ограниченности. При осуществлении этой «программы» – . . . . . . . ^{17} – побежденными все равно окажутся все мелкие и слабые государства: как те, что истекали кровью на полях сражений, так и те, что пробовали укрыться от судьбы в тени своего нейтралитета.

Империализм ставит через эту войну ставку на сильных: им будет принадлежать мир.

«Наше Слово» N 204. 5 сентября 1916 г.

Л. Троцкий. ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ ЗАГАДКИ ВОЙНЫ

Вот уже тринадцать месяцев, как Европа в огне и крови. И, может быть, самым удивительным феноменом войны является тот именно факт, что она длится тринадцать месяцев и что европейское человечество ее выносит. То поколение европейской интеллигенции, которое возводило в культ тончайшие переживания и демонстрировало в искусстве «обнаженные нервы», сидит сейчас в траншеях вместе с крестьянами и рабочими, мокнет под дождем, загорает дочерна под солнцем, покрывается вшами и – выдерживает. Сколько мрачных пророков скулило нам в уши, что цивилизованное человечество идет к физическому вырождению. А между тем… о, поистине для энергии современного поколения можно бы найти иное, более достойное применение, но не видеть, что именно пружины новой эпохи – машина, электричество, автомобиль, газета, город – пробудили в человечестве небывалую энергию и небывалую выносливость, могут отныне только безнадежные слепцы!

Несомненно, человечество вошло в эту войну более энергичным и отважным, более здоровым, чем когда бы то ни было. Но если таким оно вошло в войну, каким оно выйдет из нее? Какую часть творческой энергии поглотит война? Насколько обессилит и обескровит Европу? Какие изменения внесет в сознание нашего поколения и того, которое незаметно подрастает нам на смену? С какими чувствами, с каким складом сознания вернутся назад из своих окопов те, которые… вернутся? Эти вопросы стоят, как загадки. Пока дело идет о финансах, промышленности, политике, прогноз, по крайней мере, в рамках общих тенденций, еще возможен. Но бесконечно труднее учесть те непосредственные изменения, какие война порождает в сознании современного человечества. А между тем совершенно ясно, что нынешняя катастрофа будет еще в течение лет, десятилетий и столетий излучать из себя кровавые лучи, в свете которых будущие поколения станут рассматривать свою судьбу, как нынешняя Европа до вчерашнего дня чувствовала на себе излучение Великой Французской Революции и наполеоновских войн. А как мелки те отдаленные от нас пятью четвертями столетия события от тех, которые мы теперь «делаем» или переживаем, и особенно тех, которым идем навстречу!