Европа в войне (1914 – 1918 г.г.) - [9]

как и «Lanterne»,[40] одно из немногих, еще сохранившихся радикальных бельгийских изданий, уже не раз указывали на явную неблагонадежность папы в отношении к союзникам. На это «Action Francaise»,[41] орган боевых дружин роялизма, нисколько не отрицая самого факта настроений папы, отвечает: «Есть средство заслужить милость, – надо попросить прощения». Совершенно ясно, что кампания не ограничивается одними газетными статьями. «Corriere della Sera»[42] сообщает: «В последние дни один французский деятель, проездом из Рима, был принят кардиналом Гаспари. Мы знаем, что государственный секретарь Бенедикта XV показал себя очень благосклонным к идее сближения между Ватиканом и Францией… В ватиканских кругах утверждают по этому поводу, что святой отец не видел бы никаких препятствий к присутствию в Риме официозного агента французского правительства. Вероятно, и даже почти несомненно, что такого рода агент не был бы принят покойным папой, который оставался непримиримым в своих отношениях к Франции и соглашался вести переговоры только с официальным посланником. Но новый папа, дипломатический темперамент которого и очень широкие идеи на этот счет достаточно известны, не стал бы противиться началу сближения и принял бы официозного представителя в ожидании восстановления правильных дипломатических сношений». Клемансо по этому поводу с деланной наивностью спрашивает: «Попытка?» – и этим ограничивается. Он знает, что папа нужен, и не хочет мешать. Незачем говорить, что посылка английским правительством сэра Генри Говарда со специальной миссией в Ватикан произвела во Франции на всех католиков большое впечатление, чрезвычайно упрочив шансы конкордата. Кампания ведется, следовательно, с разных сторон различными средствами, которые внешним образом как бы противоречат друг другу, – таковы, например, резкие нападки бельгийского деятеля на папский престол, – но в общем и целом все эти дороги поистине ведут в Рим. Недовольные католики, скорбя или негодуя по поводу нейтралитета папы, удваивают в то же время свое давление на светскую республику, которая и без того по всей линии мирится с клиром.

Париж, 9 января 1915 г.

Эти строки были уже готовы к отправке, когда в «Petit Parisien» появилось обширное письмо намюрского депутата Огюста Мело, одного из немногих светских лиц, которые имели возможность лично разговаривать с папой о судьбе Бельгии. Мело жалуется на то, что папа и его двор состоят почти под неограниченным влиянием германского, австрийского и баварского посланников и ряда специальных агентов двойственного союза.[43] «Что противопоставляли всем этим усилиям союзники?» – с укором спрашивает намюрский депутат. Сегодня же в «Echo de Paris»,[44] органе академического клерикализма и роялизма, появилось телеграфное сообщение из Рима о том, что японское правительство снаряжает чрезвычайную миссию, чтобы принести поздравления Бенедикту XV и дать ему необходимые «разъяснения». Даже с языческого побережья Тихого океана открывается дорога, ведущая в Рим…

«Киевская Мысль» N 20, 20 января 1915 г.

Л. Троцкий. НА СЕВЕРО-ЗАПАД

– Никогда люди столько не ездили, как во время войны, – жалуются французы на вокзалах и в вагонах, с бою захватывая места.

Жарко, душно, томительно… Потные солдаты, territoriaux (ополченцы) с проседью и в морщинах, требуют у входа проходные свидетельства. Женщины провожают мужчин в темных плисовых или красных суконных штанах, гладят их по лицу и нежно держат за руки. Не сливаясь с толпой, движутся в ней темно-желтые фигуры англичан, иногда индусов с оливковыми лицами. С вокзала Сен-Лазар поезд идет на северо-запад, в Гавр, центральную базу великобританской экспедиционной армии. С итальянским депутатом Моргари мы занимаем места в туго набитом купе, и поезд трогается, провожаемый движениями и взорами осиротелых женщин. Наиболее счастливые едут сами, с мужьями или к мужьям, с сыновьями или к сыновьям. Томительно, несмотря на прекрасный в своей спокойной отчетливости французский пейзаж. Все слова сказаны за этот почти год, все опасения выражены, все утешения выслушаны, – само слово человеческое как бы стерлось и утратило свою убедительность. Прорезывая частые туннели, поезд мчится вниз по течению Сены, то приближаясь, то удаляясь от воды. У нас в купе, кроме двух женщин в черном – старой и молодой, с опухшими глазами, томятся: английский офицер, француз-врач, руанский журналист, итальянский депутат и автор этих строк. Английский офицер, как полагается, молчалив, тем более, что он, как полагается, не знает французского языка.

Моргари[45] едет в Лондон.

– Почему через Гавр? – с удивлением спрашивает врач-француз. – Через Булонь несравненно спокойнее и безопаснее, приходится оставаться на море всего час, тогда как через Гавр – около пяти часов.

– Вот именно потому через Гавр, – с добродушной улыбкой отвечает туринский депутат, – чтобы набраться побольше «эмоций»…

Французы округляют глаза и разводят руками. У всякого, конечно, свой вкус. Но гоняться в Ламанше за эмоциями, в то время как немецкие подводные лодки гоняются там за пассажирскими пароходами, – нет, этого нельзя назвать очень практичным!..