Европа в эпоху империализма 1871-1919 гг. - [25]

С самого начала усвоим себе следующее. При условии существования капиталистического строя в Германии, в Англии и в остальном мире, «проба сил» между Англией и Германией в том или ином виде, рано или поздно — в 1911 г., когда это чуть не случилось, или в 1914, когда это случилось на самом деле, или позже, — была неизбежна. Могли быть задержки, побочные течения и факторы второстепенного порядка могли отдалить или приблизить развязку, но предотвратить ее вовсе могло либо «полюбовное» соглашение держав о предоставлении Германии всех возможностей в вывозе свободных капиталов, а также огромной колониальной империи в Африке и Малой Азии, либо добровольный отказ германских капиталистических кругов от попытки воспользоваться колоссальной материальной мощью страны с целью одним удачным ударом наверстать потерянное и упущенное, получить, хоть и с опозданием, то, чего нельзя было получить в свое время из-за слишком позднего приобретения нужных политических средств, из-за слишком поздно пришедшего объединения и создания империи. И притом требовалось бы, чтобы и Англия, и Франция, и Россия тоже совсем отказались бы от захватнической политики. И первая и вторая гипотезы явно не историчны, лишены даже минимального исторического правдоподобия: «добровольно» — до сих пор по крайней мере — такие дела не делались в истории никогда.

Далее. Мы не знаем, в чем выразилась бы и при каких обстоятельствах произошла бы эта проба сил, если бы катастрофа 1914 г. не наступила; мы можем также представить себе, что эта проба сил могла бы и не окончиться столь уж решительным военно-политическим результатом. Одного только нельзя себе представить: чтобы при существовавшем соотношении экономических сил обоих антагонистов который-нибудь из них был бы настолько «побежден», чтобы другой мог надеяться совсем отныне не считаться с экономическим соперничеством побежденного. Самое большее, на что мог рассчитывать в этом отношении победитель, это на некоторую передышку в экономической борьбе. Военно-политической победой Германия могла получить центрально-африканскую колониальную империю от океана до океана и сферу влияния от Скутари до Персидского залива; после такой же победы Англия могла ничего этого Германии не дать и даже совсем изгнать ее изо всех колоний и пустить ко дну ее флот. Но и в первом (воображаемом) случае английский индустриализм остался бы на арене и продолжал бы борьбу за экономическое преобладание, и во втором (в самом деле происшедшем) случае Германия уже через несколько лет после войны и поражения опять начала внушать живейшие опасения и бирмингемским металлургам, и ланкаширским ткачам, и шотландским и уэлльским шахтовладельцам, и строителям торговых судов, и производителям химических товаров. Уничтожить вовсе всю мировую экономическую ситуацию и заменить ее другой не может никакая политика, даже если ей предоставлены все материальные средства разрушения и полный простор для действий в течение четырех лет с лишком, как это было в 1914–1918 гг.

Самое большее на что, в случае победы, можно было рассчитывать, это на лучшую в будущем обстановку борьбы с конкурентом. Любопытно, что еще задолго до войны в обоих лагерях довольно отчетливо знали, что говорить об «уничтожении» соперника (как мечтала об «уничтожении» Германии «Saturday Reviews» еще в 1897 г.) можно только для разжигания нужных воинственных страстей в мало рассуждающей обывательской массе. И все-таки неизбежное случилось. Если для нас не фраза, а верная мысль, что «бытие определяет сознание», то мы не вправе удивляться, что катастрофа наступила совсем независимо от того, насколько «сознание» всех участников говорило сначала против целесообразности «пробы сил» с такими затратами и усилиями, какие заведомо не оправдывались (и не могли оправдаться) ближайшими результатами. Когда экономическая действительность резко обострила противоречия интересов, то сознание заинтересованных классов в обоих лагерях начало быстро заволакиваться, терять еще недавнюю остроту и правильно рассчитывающий скептицизм стал быстро уступать место голосу страсти, критическое отношение к реальности своих выкладок заменилось легкомысленным оптимизмом и наступление катастрофы стало в прямую зависимость от любого удобного случая и сделалось вопросом времени. И это явление, совершенно неизбежное, замечалось не только в Германии но и у ее соперников.

Попытаемся отметить основные линии внутреннего развития Германии накануне образования Антанты.

В первые годы после образования Германской империи (1871–1873 гг.) искусственно созданная вследствие внезапного огромного притока капиталов благоприятная экономическая конъюнктура характеризуется основанием массы новых промышленных и банковых предприятий. Эта эпоха (время «грюндерства») кончилась крутым и жестоким кризисом 1873 г., банкротством или сильнейшим сокращением большинства вновь основанных предприятий и длительными и повторными приступами биржевой паники. Эти же годы искусственного и краткого процветания отмечены довольно большим стачечным движением, как всегда бывает при внезапных повышениях темпа промышленной деятельности и внезапно проявляющейся нужды в рабочих руках. С 1873 г., после непродолжительного (вслед за кризисом) угнетения рынка начинается снова постепенный рост промышленной деятельности, который с начала 80-х годов приобретает необычайно интенсивный характер. Ряд технических открытий и усовершенствований, начавшийся с изобретения Джилькрайста (в 1878 г.), превратил огромные, но до сих пор мало пригодные залежи лотарингской железной руды в превосходное сырье, которое могло отныне стать основанием для громадной сталелитейной промышленности. В частности, машиностроение в течение 80-х и 90-х годов начало приобретать поистине гигантские размеры, что, естественно, отразилось тотчас же на всех прочих отраслях промышленной деятельности. Громадная и превосходно организованная торговая служба при промышленности, великолепный (как нигде в мире) аппарат для распространения германских товаров — все это сильно способствовало быстрому внедрению германской промышленности на рынках всего земного шара: прежде всего в Англии и России, потом в Италии, Австрии, Испании, на Балканах, в 90-х и 900-х годах — в Южной Америке, на Дальнем Востоке, в Африке. Усиливавшаяся с каждым годом мощь Германской империи оказывала тоже деятельную и существенную помощь германским промышленникам в этом завоевательном и всегда победоносном движении. Рабочих рук стало не хватать уже с середины 90-х годов XIX столетия. Эмиграция в Америку из Германии прекратилась; на сельскохозяйственные работы (на весну, лето, часть осени) приходили из западных губерний России десятки тысяч батраков. Стачечное движение среди промышленных рабочих, а также среди углекопов в последнее десятилетие XIX и в первые годы XX в. было много сильнее, чем в предшествующие годы, сообразно с общим и на этот раз очень устойчивым и усиливающимся процветанием производства