Еврейское остроумие - [11]

Шрифт
Интервал

Что отрицать: ростовщичество и делячество — в самом деле негативные стороны торговой деятельности. А так как евреи Центральной Европы в течение долгого времени ничем другим, кроме ростовщичества и торговли, заниматься не могли, то у них, естественно, появились все недостатки, которые такая деятельность способна породить. Анекдот, который пытается доказать, что евреям присущ ростовщический образ мысли, есть промежуточная форма между самокритикой и антисемитской клеветой.

В качестве такого промежуточного, или смешанного, феномена следует воспринимать и знаменитый персонаж еврейских немецких анекдотов — малютку Морица, мальчика, который с самого раннего возраста лишен всяких иллюзий и думает и говорит только в категориях денежной стоимости. В Восточной Европе малютки Морица могло и вовсе не быть, потому что там практически все одаренные мальчики были маленькими, оторванными от мира богословами. Только после женитьбы они начинали думать о том, как добыть средства к жизни. Малютка Мориц — сын немецко-еврейского мелочного торговца, который уже в начале Нового времени отверг мир еврейских традиций и, угнетенный, находясь на периферии общества, не имея собственного масштаба ценностей, влачит убогое существование.

Другая группа анекдотов, в которых смешиваются самокритика и клевета, это истории на тему отсутствующей у евреев гигиене.

При крайней бедности и довольно сильных холодах трудно быть чистоплотным, а почти все восточноевропейские евреи были ужасающе бедны. Еще до прихода гитлеровских войск возникли обстоятельства, которые должны были уничтожить еврейскую культурную жизнь — в том виде, в каком она существовала к концу Средневековья. В славянских странах евреи, будучи торговцами и ремесленниками, выполняли в условиях феодального уклада ту же важную социальную функцию, что и пятью веками раньше в Германии эпохи Каролингов. Однако формирующееся здесь собственное буржуазное сословие воспринимало евреев как конкурентов и боролось с ними всеми способами, вплоть до убийства и лишения прав. Еще тридцать, может быть, сорок лет — и еврейство в Восточной Европе выглядело бы (не случись коммунистической революции) так же, как еврейство в Германии времен Возрождения. Агония была бы радикально укорочена их физическим истреблением.

Тем не менее пребывание в грязи для евреев, как бы ни была велика их бедность, невозможно, пока они благочестивы и, следовательно, соблюдают Моисеевы заповеди, в согласии с которыми и мужчины, и женщины по определенным — пускай различным — поводам должны мыться и, кроме того, очень часто мыть руки. Поэтому «гигиенические» анекдоты, пусть даже в самой озорной и язвительной форме, воспринимаются как работающие на предписанное Талмудом педантичное стремление к чистоте плоти.

Подобным же образом антисемитский элемент примешивается в Восточной Европе и к еврейским анекдотам об армии и военной службе. Анекдоты эти приписывают евреям полное пренебрежение ко всему, что связано с мужеством и воинской дисциплиной.

Правда, теперь, когда полная история евреев у нас перед глазами, мы знаем, что они сражались с самозабвенной храбростью, когда верили, что борются за осмысленные цели. Они отваживались на восстания даже против всемогущего Рима, а в 73 г. н. э. в крепости Масада пошли на массовое самоубийство, предпочтя смерть поражению и рабству.

Да и в Новое время они дрались отважно — если чувствовали свою причастность к событиям. «Причастность» эту они, разумеется, понимали по-разному — в зависимости от того, насколько сохраняли верность традиции и какой масштаб обретало в их глазах дело, за которое они боролись. Отошедшие от традиции евреи в Германии уже в период освободительной войны против Наполеона настолько ощущали себя немцами, что в качестве добровольцев опередили в процентном отношении христиан — и это при том, что именно благодаря французской революционной армии евреи получили гражданские права! И тогда, и позже, в годы Первой мировой войны, число погибших на фронте евреев в процентном отношении также было больше, чем число убитых неевреев.

На востоке Европы дело обстояло иначе. С позиций здравого смысла здешние евреи не должны были сражаться за власть, которая их угнетала. Этого можно было ждать от крепостных крестьян, которые ничего не понимали в глубинных взаимосвязях, но не от понаторевших в изучении Талмуда евреев.

К этому следует добавить, что в отдельные периоды военная служба в России продолжалась двенадцать и даже двадцать лет и для того, кто попал в эту западню, означала непоправимо сломанную жизнь.

Но и вне России евреи Восточной Европы, изучавшие Талмуд, осуждали войну — в том числе Первую мировую войну; в отличие от своих единоверцев в Германии они не видели в битве народов никакого смысла. Поэтому еврейские армейские анекдоты высказывают правду, пусть в озорной, иронической форме, и правда эта — в том, что евреи, жившие в Восточной Европе, отвергают убийство, совершаемое по приказу, без необходимости, против собственных убеждений. Эта глубоко гуманная позиция находит выражение, например, в истории о еврее, только что попавшем в окопы, который не дает солдатам стрелять: ведь так недолго попасть в других солдат, по ту сторону окопов. Примечательно, что он называет их солдат не «врагами», не «неприятелем»; он говорит: «люди».