Еврейский вопрос Ленину - [42]

Историк новейшей России справедливо отметил, что во время социальных катаклизмов на передний план в качестве главных организационных принципов выступают вопросы национальные. Агенты ОГПУ докладывали о массовой тенденции тех лет, характеризовавшей широкие общественные настроения: народные массы считали Ленина русским и отделяли его от других членов Политбюро, евреев по происхождению, боровшихся после его смерти за власть в государстве. С самого начала 1920-х, когда русскоцентричная партия большевиков выступила инициатором присоединения бывших имперских окраин к новому большому социалистическому государству, стало общим местом, что вождем партии и государства мог быть только русский.[139] Русскость Ленина помогла большевикам объединить все угнетенные народности и классы бывшей империи вокруг его иконического образа. Отныне приобщение к русской советской культуре (ассимиляция, на старорежимном языке) представлялось правильным политическим выбором, который демонстрировал преданность Ленину и ленинской политике государственного строительства. Романтическая ирония знаменитых строк Владимира Маяковского «Я русский бы выучил только за то, что им разговаривал Ленин» стала категорическим императивом в национальной политике ВКПб. Чтобы стать русским коммунистом и советским патриотом, необходимо влиться в великую русскую культуру вождя мирового пролетариата. Отрицание этого неписаного постулата приравнивалось к проявлению политической неблагонадежности.

В начале 20-х гг. большевики претендовали не только на руководство всем международным социалистическим движением, но также и на право распоряжаться его документальным наследием. ЦК партии выделил значительные суммы на фотокопирование архива Маркса и Энгельса, на приобретение рукописей основателей научного коммунизма, а также на покупку документов таких ведущих западноевропейских социалистов, как Гракх Бабеф, Август Бебель, Бруно Бауэр, Шарль Фурье, Людвиг Фейербах, Мозес Гесс, Поль Лафарг, Карл Каутский, Карл Либкнехт, Франц Меринг и Анри де Сен-Симон. ЦК партии основал Институт партийной истории (Ист-парт) для изучения истории большевиков — от утопического социализма до Маркса и далее, вплоть до европейской и русской социал-демократии.

Одновременно ЦК основал Институт Ленина и поручил сестре Ленина Анне Елизаровой-Ульяновой собрать материал для биографии создателя первого в мире социалистического государства.[140] В 1924 г. она приступила к работе в архивах Ленинграда. Просматривая собрание Департамента полиции Министерства внутренних дел, Елизарова-Ульянова наткнулась на послужной список Александра Бланка. Документы свидетельствовали, что он изначально был евреем из Староконстантинова, впоследствии перешел из иудаизма в православие, а затем стал врачом и государственным служащим. Елизарова-Ульянова сравнила новонайденные документы с лаконичными рассказами матери, Марии Александровны Бланк, о дедушке и только тогда поняла, почему она знала многих родственников со стороны отца и никого со стороны матери.

Трудно передать ее изумление. Меньше чем за год до этого открытия ее сестра предположила на основании не очень достоверного семейного предания, обнародованного в 20-е гг., что их дед мог быть еврейским сиротой, которого взяла на воспитание бедная еврейская семья. В ответ Елизарова-Ульянова попросила сестру не распространять эту небылицу и не болтать вздор.[141] Теперь Анна Елизарова-Ульянова поняла, что ошиблась. Со своим открытием она поспешила ко Льву Каменеву, в то время директору Истпарта. Каменев обратился в другие архивы с запросом о дополнительных документальных свидетельствах, которые, в конечном счете, подтвердили находку Елизаровой-Ульяновой. Между тем Каменев счел неуместным распространяться об этих вещах и не одобрил публикации документов о еврейских родственниках Ленина. А Елизаровой-Ульяновой предложил держать это открытие в тайне. Другие руководители партии и правительства, кто в разное время и по разным поводам сталкивался с этим «открытием», — Сталин, Брежнев и Горбачев — принимали такое же решение.

Реакция Каменева заслуживает подробного рассмотрения прежде всего потому, что советские руководители различного этнического происхождения (грузин, украинец и русский) и в самых разных политических условиях отреагировали точно так же. По всей видимости, у Каменева, обрусевшего еврея, глубоко ассимилированного в большевистскую среду, были свои глубоко личные причины заблокировать публикацию документов, найденных Елизаровой-Ульяновой. В то время, замещая больного Ленина, он временно исполнял обязанности главы Политбюро: вместе со Сталиным и Зиновьевым он был одним из трех самых влиятельных людей в стране. В середине 20-х гг. эти три коммунистических лидера (их правление называли «триумвиратом») объединились в попытке отодвинуть Троцкого, пользовавшегося в ту пору огромным влиянием и авторитетом.

По плану Каменева, интернационалистскому по форме и расистскому по сути, объявлять во всеуслышание о еврейских родственниках Ленина не следовало. Каким бы последовательным интернационалистом ни был Троцкий, на Западе он воспринимался как еврей. Польские ксенофобские плакаты изображали его в образе вооруженного наганом и плеткой Сатаной с легко узнаваемыми семитскими чертами лица, сидящим на груде черепов и наблюдающим, как деклассированные анархо-большевистские ублюдки в бескозырках расстреливают русских крестьян. Появление в широкой прессе информации о еврейских корнях Ленина способствовало бы усилению воображаемой связи Троцкого с Лениным, бросило бы тень на основателя советского государства — и дало бы дополнительную пищу белогвардейским юдофобам, с пеной у рта доказывающим, что русская революция — жидомасонский заговор.