Еврейский легион - [58]

«Мистер Зангвилль, — сказал я, — но ведь это не имеет ничего общего с арабами в Палестине. Те примеры, о которых вы думаете, это все примеры таких групп, которых или преследовали в их старых домах, или которые там голодали. Они сами хотели эмигрировать — и дядя Джо пришел и дал им лишь окончательный, приветственный толчок, так же вы приведете вашего коллективного дядю Джо, и он скажет им сделать то, что они уже сами давно хотели сделать».

«Но арабы этого совсем не хотят, и я уверен, что в Палестине никому не позволят преследовать людей. Может быть и можно оправдать, как вы говорите, элемент принуждения в том случае, когда это принуждение идет по тому же направлению, по которому идут и желания этих масс, но не в подобном случае».

Но Зангвилль счел этот мой аргумент за наивный пример старушечьего сентиментализма.

Если я не ошибаюсь, его аргументом было следующее: если мир серьезно хочет улучшить распределение территории, то это нужно выполнить таким образом, чтобы это действительно стало лучше.

Если вы хотите дать страну бездомному народу, глупо допускать, чтобы она стала страной с двумя народами. Это может только повести к бесконечным недоразумениям, как евреи, так и их соседи будут страдать. Вы должны выбрать. Или же должны найти другое место для евреев, или же другое место для соседей.

Несколько лет тому назад я бы по всей вероятности воздержался от того, чтобы цитировать подобный разговор.

Мысли Зангвилля по этому вопросу может быть и логичны, но они слишком далеки от моих собственных понятий. Мое поколение выросло в духовной атмосфере старороссийского энтузиазма в отношении свободы; вы можете нападать на него и называть его всевозможными именами — либерализмом, анархизмом, фатализмом — ноя предпочитаю его. Я могу еще понять, что прогресс должен иногда проводиться с помощью военных действий, но не с помощью полиции, в особенности в вопросе о людских скитаниях; мое поколение (мне кажется, что все поколения) было бы смущено, если бы, например, Соединенные Штаты оказались результатом не свободного потока, систематичного вынужденного роста.

Я не забыл моего разговора с Зангвиллем, но не стал излишним цитировать его или вообще говорить об этом предмете. Не следует, в конце концов, забывать о том, что его аргументы могут быть использованы не только по отношению к тем соседям, которые могут когда-нибудь «помешать» нам, евреям, но также и по отношению к другим странам и другим условиям — где мы, евреи, «мешаем» нашим соседям. Оставим это.

Турецкий прецедент 1923 года усилил мою антипатию. То, что это теперь известно под именем «обмана» является, как я уже сказал, простой вежливостью, в действительности это было зверским изгнанием, пощечиной в лицо всем прежним идеям о справедливости и несправедливости. Туманности и варварстве.

Но к моему изумлению я стал замечать за последние десять лет, что в кругах интеллигенции группирующихся вокруг Лиги Наций в Женеве, например, отношение к этому событию было далеко не отрицательным. Здесь также я должен процитировать один разговор, который я имел в Женеве.

«Ваше Сиятельство, почему вы называете это «обменом»? Вы ведь прекрасно знаете, что вначале это было зверским изгнанием одного миллиона трехсот тысяч полноправных турецких граждан, которые с незапамятных поколений всегда жили в Турецкой Анатолии.»

«Да, да, я знаю, все это Вы хотите сказать мне, что это было колоссальным преступлением и что мы, хранители «Женевского духа», не смели простить подобный поступок или относиться к нему, как к нормальному явлению. Но на деле это не так просто. Взгляните на результаты. Прошло тринадцать лет (разговор происходит в 1936 году), и посмотрите, какие результаты. Поезжайте в Македонию и спросите тех, которых изгнали, сожалеют ли они об изгнании, в особенности спросите их детей. Спросите также и других, старых жителей — совершил ли Кемаль Паша преступление против Греции или же он ей оказал услугу? Салоника из города со ста пятьюдесятью тысячами жителей превратились в метрополь с полумиллионным населением; и фактически в такой же самой пропорции выросли все города и деревни Македонии. В сельском хозяйстве, в промышленности наступил колоссальный прогресс, точно так же, как когда вы переливаете новую кровь в истощенный организм.

Вы говорите, что это не был «обмен». Но извините меня, это все был «обмен».

Греческое Правительство ответило на изгнание Анатолийских греков изгнанием Македонских турков. Случайно, эти македонские турки были вполне хорошими людьми и христианская община ничего не имела против них, тем не менее, пойдите и спросите в Македонии, желал ли бы кто-нибудь их возвращения. Еще лучше, пойдите в Турцию, в Анатолию, куда привезли этих турков, и спросите их, тоскуют ли она о Греции (в особенности спросите у детей) и с другой стороны оплакивает ли общее население изгнание греков и хотело ли бы вернуть их обратно.

Короче говоря, за тринадцать лет дело как-то уладилось, и только ханжа будет отрицать то, что новое положение как в Турции, так и в Греции лучше и нормальнее, чем прежнее положение, прежде всего и раньше всего то, что расовые раздоры закончились. Мой друг, я имею величайшее уважение к «Женевскому духу», но невозможно относиться как к преступлению, к событию, которое привело к хорошим последствиям и, более того, к желательным последствиям: устранению расовых конфликтов».