Еврей Петра Великого - [36]

Первые два часа разговор плелся через пень-колоду, а то и вовсе пресекался надолго; и молчание это было тягостным только для стоящего Шафирова. Турки, посмеиваясь, расспрашивали о здоровье государя и царевича Алексея, о том, чистым ли золотом крыты маковки кремлевских церквей. О войне и о завтрашнем дне речь почти и не заходила, и это было оскорбительно. Только раз, в ответ на разведочное предложение Шафирова об уступках, визирь, плавно махнув рукой, заметил вскользь:

— Ну, завтра мы ведь это получим и без ваших уступок…

Только после того, как Шафиров, ласково глядя, заявил, что имеет сообщить визирю с глазу на глаз нечто совершенно чрезвычайное, Мехмет заметно оживился, отослал приближенных и велел подать кофе. Но сесть царскому министру Шафирову покамест не предложил.

Кофе был выпит в молчании, нарушаемом лишь смачным причмокиваньем пьющих.

— Замечательный напиток, — в последний раз взглянув на золотоглавого дракона, сказал Шафиров, и визирь в знак признательности за похвалу чуть наклонил голову.

— Вы правы, господин министр, — гортанно выговаривая французские слова, сказал визирь. — Но вы, мне кажется, хотели говорить об огне.

— И да и нет, — переступив с ноги на ногу, живо возразил Шафиров. Ему с трудом верилось, что этот любезный, говорящий по-французски и напоминающий многими манерами англичанина турок может приказать насадить его, Шафирова, на кол. — Огонь быстро вспыхивает и быстро гаснет, как и военная слава. Есть вещи куда более долговечные, чем огонь.

— Например? — поднял брови визирь.

— Золото, — уверенно, с нажимом сказал Шафиров. — Мы как раз собирались платить жалованье офицерам, и наша казна блестит, как самородок.

— Вы опытный человек, господин министр, — сводя и разводя перед собою пальцы рук, сказал визирь. — Вы ведь не можете не понимать, что завтра, ну, послезавтра этот самородок привезут в мой шатер, вот сюда. — И Мехмет легким жестом указал, куда именно — на большой ковер, посреди шатра. — Что еще вы хотели мне сказать?

— Драгоценности царицы вдвое, если не втрое дороже всей казны, — пробормотал Шафиров. — Одна диадема…

— Я ее получу вместе с головой Ее Величества, — мягко, почти весело вставил Великий визирь.

— С мертвой головой… — уточнил Шафиров.

— Что вы этим хотите сказать? — снова поднял брови Мехмет.

— Почти ничего, — сказал Шафиров. — У царицы необычайно красивая белая шея, и я на миг представил себе ее голову отделенной от туловища.

— Ах, да… — рассеянно сказал визирь. — Я много слышал о вашей царице. Говорят, она красивая женщина.

— Она необыкновенная женщина, — наклонившись вперед, но не трогаясь с места, шепотом сказал Шафиров. — Поэтому царь Петр сделал ее царицей.

— Да что вы говорите! — Визирь улыбнулся сизыми старческими губами и тоже немного наклонился к Шафирову, как бы ожидая подробностей, о которых не принято говорить во весь голос. — Чем же она так необыкновенна? И почему, действительно, ваш царь женился на пленнице?

«Действительно, почему?» — со злостью подумал Шафиров и сказал, опустив глаза:

— Другой такой нет во всем свете. Эти руки, эти божественные руки! Эти губы — полные, чуть-чуть приоткрытые! — Он украдкой взглянул на турка и увидел, что тот слушает внимательно, наставив ухо. — А грудь, грудь! Она как два холма, между которыми помещается райская долина… — Шафиров умолк, подыскивая подходящие слова. — Я клянусь вам, нет мужчины, который, глядя на царицу, не испытал бы волнение крови.

— И вы? — легко спросил турок. — Вы тоже?

— И я тоже… — сказал правду Шафиров. — Но мне, — он горько выделил это «мне», — бессмысленно об этом и мечтать.

— Вот как! — то ли с сочувствием, то ли с иронией сказал визирь. — Да вы садитесь, садитесь вот сюда.

Шафиров опустился на ковер и с трудом подобрал под себя ноги. Сердце его гулко колотилось, во рту было сухо, как в полыхающей печи. Если турок не посадит его на кол, Петр за такие разговоры собственноручно отрубит ему голову. «Шатхен[1] — всплыло в его памяти почти стершееся еврейское слово. — Грязный, вонючий шатхен!»

— Женщина дороже золота, дороже славы, — жалко и сладко улыбаясь, сказал Шафиров. — Такая женщина.

— Но какая же — такая? — уже с жадным любопытством спросил визирь.

— Вы — солдат, мой господин, — торжественно изрек Шафиров. — И я скажу вам как мужчина мужчине: царица Екатерина Алексеевна и мертвеца способна поднять из могилы. Но — живая Екатерина Алексеевна!

— Она большая? — продолжал спрашивать визирь. — Белая?

— Большая, белая, — подтвердил Шафиров. — Многие герои за одну ночь с ней отдали бы жизнь. А вы, мой господин, сохраните жизнь тысячам ваших солдат, познаете ни с чем несравнимое мужское счастье и в придачу получите драгоценности царицы. И казну! — поспешно добавил Шафиров, видя, что визирь улыбается саркастически.

— И Азов, и Таган-Рог, и еще кое-что, о чем мы еще поговорим, — продолжая улыбаться, сказал визирь и пропустил седую бородку сквозь кулак. — Так вы говорите…

— Да, да, — угадал Шафиров. — Славой вы покрыли себя в боях, но победить русскую царицу вы можете только с ее собственного соизволения.

— Вы приведете ее сюда? — покусывая губы, спросил визирь. — Когда?