Еврей Петра Великого - [29]

Петр моргал, хмурился. Потом, покачав головой, рассмеялся раскатисто — и Лицо на лавках поддержало неуверенно, подскулило.

— Ну, хитер! — сказал Петр. — Недаром ты жидом на свет родился… А, Вытащи?

Привычным кнутмейстерским скоком Вытащи прошелся по сцене, поглядел на Лакостову спину — и обомлел. Ведь это что ж такое! Стегнешь жида, а попадешь в царя! Да ведь за такое шкуру спустят по самые пятки! А в голову метить — так ведь можно и промашку дать: голова — не спина, она куда меньше и поворотистей!.. Вытащи был неприятно озадачен и сопел.

Тем временем князь-папа подал знак начинать. Лакоста поднял палаш, а Вытащи без всякого подъема поскакал на свое место, к правой боковине. Там, сняв кнут с плеча, он со свистом раскрутил его над головой. От этого свиста Лакоста сделался заметно бледен.

Побежав на прямых ногах, Вытащи выдохнул свое: «И-й-эх!» — и, выбросив вперед руку, стегнул. Лакоста сделал выпад, но промахнулся: ремень, как живой, промелькнул мимо клинка, хвост кнута обвился вокруг шеи и подбородка обороняющегося. Из разбитых губ Лакосты часто закапала кровь. В ожидании второго удара публика гомонила удовлетворенно.

Увидев кровь, успокоился и Вытащи. А что тут такого особенного? Ну, так по голове, по морде! Если один раз хорошо попасть — жид на ногах не устоит, свалится… Рассекая воздух, кнут засвистел уверенней, жестче. Его ременное черное тело стало как бы продолжением руки кнутмейстера. Сощурив правый глаз, Вытащи отвел руку с кнутом назад, за спину вверх, а потом резко послал ее вперед и вниз, уронил, и сам согнулся в поясе.

Когда кнут оказался над головой Лакосты, потянулся к его лицу, к глазам — он, как освобожденная пружина, прыгнул к Вытащи. Тяжелый палаш с маху отсек кнут от кнутовища, у самой его головки, украшенной почерневшими серебряными гвоздями. Тело кнута изменило направление своего движения и, медленно извиваясь в воздухе, полетело в зал и упало там среди гостей. Князь-папа Зотов, разинув рот, очумело проследил его полет со своего помоста.

А Лакоста, бешено размахивая палашом, наступал на Вытащи. Зал замер; Дивьер, прыгая через лавки и ноги, бежал к сцене. Подняв палаш двумя руками, Лакоста плашмя ударил им противника по голове. Сбив колпак с коровьим колокольчиком, клинок соскользнул и прорезал кнутмейстеру кожу на лбу. Вытащи затряс головой, крупные капли крови полетели далеко в стороны. А Лакоста, с окровавленным диким лицом, со вздувшимися губами, замахивался, намереваясь рубить уже не плашмя, рубить до костей, до смерти… Добежав, Дивьер обхватил его сзади и сжал так, что палаш выпал из его рук.

— Да я чего? — трудно шевеля белыми губами, повторял Вытащи. — Да ты чего? Да я чего?

— Жидовская хитрость верх взяла! — объявил Зотов, и Дивьер почувствовал, как напрягся, рванулся Лакоста, стараясь вырваться из его рук. Но Дивьер держал крепко.

Петр поднялся со своего места и в тишине взошел на сцену.

— Рана не опасная, — сказал царь, со знанием дела осмотрев лоб Вытащи, скрежетавшего зубами. — Не рана, а потешная царапина; пойдет на пользу… Нашего русака всегда бьют по глупости его: силен, да дурен. Хитрости военной нам следует учиться хоть бы и у жида. Отпусти-ка его, — указал он Дивьеру, — чего держишь победителя!

Лакоста подошел, встал рядом с царем. Кровь еще не вернулась к его лицу.

— Ишь, ты! — добродушно-ворчливо продолжал Петр. — Хоть в генералы тебя производи — да ты ведь такой шутке, пожалуй, обидишься… По случаю Полтавской победы, — царь повысил голос, говорил торжественно, — и сегодняшней нашей баталии жалую моего шута Лакосту титлом короля Самоедского с прибавкой жалованья, а также необитаемым островом Соммера в вечное владение… А тебе, Вытащи, положена полтина на водку — на! И пропей ее вместе с победителем, чтоб зла не держать.

В кабаке пахло кислыми щами, луком и водкой. Лакоста и Вытащи сидели друг против друга за столом, низко согнувшись над кружками и встречаясь время от времени головами; голова Вытащи была перетянута холщовой тряпкой, на Лакостовой макушке набекрень сидела ермолка. Выпито было много, оба питуха были пьяны и настроены тепло и совершенно дружелюбно.

— Я чего? — в который уже раз повторял Вытащи, глядя на Лакосту с умилением. — Мне чего велят, я то и делаю. Я, думаешь, тебя лично хотел пытать? Да ни в жисть!

— Ну да, — подпирая подбородок рукою, мычал Лакоста. — Я и говорю… Чего велят… Если у меня дочка…

— Вот-те крест — ни в жисть! — заглядывая в глаза Лакосте, продолжал свое Вытащи. — И я тебе еще вот что скажу: ты хоть, конечно, и жид — но хороший парень. Давай за дружбу выпьем! И поцелуемся!

Одинокий человек Вытащи.

7 ПРУТСКАЯ КОНФУЗИЯ. 1711

По сравнению с Полтавой предстоящая турецкая компания представлялась Петру не более чем развлекательной прогулкой. Германизированным дивизиям Петра следовало сбить спесь с турецких орд, с татарских конных разбойников: сброд, ненавистная дремучая азиатчина. Раздавить, уничтожить! Выйдя к Северному морю, закрепиться навеки и на Южном! А там недолго и бусурманские минареты сшибить с собора Святой Софии в Царьграде.

Все это должно совершить пристойно, по-европейски — и весело. Фельдмаршал Шереметев надежен, да медлителен: а надо выйти к Дунаю прежде турок, не дать им переправиться. Волошский Кантемир и мултянский Бранкован — в руке, в кулаке: не вырвутся. Проку военного немного от этих господарчиков, но пример их хорош и полезен; ему последуют братья-славяне — болгары да сербы, восстанут против турок, оттянут вражеские силы, да и греки подымут голову. Перспективы блестящие, изумительные: весь европейский Юг пойдет с Россией, к России. И тогда уже неизбежны беспорядки в турецкой армии, бунт против неразумного султана, сидящего на своих подушках. И присмиревший султан выдаст, выдаст проклятого шведского Карла, бросившего свои носилки под Полтавой и выскользнувшего змеей из русского кулака… Привоз пленного Карла XII в Санкт-Петербург можно будет обставить весьма красочно.