Евреи в блокадном Ленинграде и его пригородах - [96]

Меня на сутки отпустили домой. К нам, в квартиру, вселили 22 человека из района Путиловского завода, интенсивно обстреливаемой окраины города. Варим с моим старшим братом Марком щи из сушенной морской капусты. Ей мама до войны заправляла ванну для укрепления нервной системы. Теперь мы используем её для насыщения желудка. Как нам кажется, щи получились очень вкусными.

Идет эвакуация детей из Ленинграда. Единственный путь из Ленинграда на «большую землю» – через Ладожское озеро. Все пути по шоссейным и железным дорогам из Ленинграда в тыл перерезаны: на восток и юг – немцами, на север – финнами. На барже через Ладогу вчера уехал мамин брат дядя Наум с семьей. Увеличилась активность Германской авиации. Видно зарево, горят Институт Прикладной Химии и Американские Горы. Наши войска оставили Одессу.

23 октября. ТАСС сообщает: «пятый день идут ожесточенные бои на Можайском, Калининском и Малоярославском направлениях». Германские войска на подступах к Москве. Командующим западным фронтом назначен генерал Жуков. Снова пришел возврат моего письма отцу. Отчаянно тревожно, что с ним? Хочется думать, его перевели в другую часть. Был в городе. Зашел из любопытства в магазин. Толстомордая баба поднимала скандал: «Зачем на витринах выставлены сладости? Дети плачут, мама купи конфетку, продавцы, небось, жрут в три горла, а чтобы ребенку без карточки карамельку отпустить, накось выкуси» – кричит она и показывает продавцу кукиш. Ее поддерживает старик с изможденным лицом и желтыми кончиками пальцев завзятого курильщика: «Без карточки и коробку спичек не получить. Вот сейчас сломаем стекло и все заберем». Но никто на такое деяние не решается – за него можно и вышку получить.

Ухудшилось питание и в нашей столовой. На завтрак и ужин по 75 грамм хлеба, изредка с килькой или кусочком сыра и чай без сахара. На обед тарелка жидкого супа и 200 грамм хлеба. Иногда в обед, на второе, ложка чечевичной похлебки. Я никогда раньше не подозревал, что чечевичная похлебка может быть такой вкусной. Ослабел, стало даже трудно подниматься по лестнице этажом выше.

Продолжаются ожесточенные бои под Москвой. Подал командиру части рапорт с просьбой зачислить меня в действующую армию. Он его не взял и выставил меня за дверь. Наши войска оставили Сталино. Потери немцев 50 тыс. убитыми. В народе говорят: «Мы их тысячами бьем, а они все наступают». Куда не придешь всюду разговоры о еде.

7 ноября. Годовщина Октября. Вчера по случаю праздника выдали по пол-литра вина, вечером, во время тревоги, мы его и выпили. Сегодня был «парад», шагали вокруг Политехнического института. Некоторые бойцы, как дети, просят по случаю праздника сладкого.

Давно от отца нет известий. Очень тревожно, что с ним? Был дежурным по столовой. Подружился с поварихой. Ночью наша дружба значительно окрепла. Когда на следующий день ко мне пришел брат, повариха налила ему, по моей просьбе, тарелку супа.

В «Ленправде» опубликована передовая: «Ленинград в кольце блокады. Пока кольцо не будет прорвано, ожидать улучшения питания не следует». Вчера записывали добровольцев в полк прорыва. Отобрали человек десять. Меня, как не участвовавшего в боях, опять не взяли.

14 ноября. Ночью было три тревоги. Где-то невдалеке разорвалась бомба, и дом зашатался как пьяный. Тихая безлунная ночь. Немцы сбрасывают ракеты на парашютах. Становится светло, как днем. Снег кажется голубым, тени от деревьев огромными пауками, простирающими свои щупальцы до щелей, в которых мы сидим. Зенитчики пытаются сбить парашюты. Трассирующие пули вычерчивают на небе красные, зеленые, синие полосы. Красиво и феерично, как будто ты находишься в саду Госнардома во время карнавала.

Восемь часов утра, снова тревога. В щелях холодно и сыро. Мерзнут ноги. Был у полкового комиссара, он обещал рекомендовать меня в десантники. Неужели опять не возьмут. Урезали суточную норму хлеба до 300 грамм в сутки. Он наше основное питание. Говорят, что в хлебе 40 процентов древесных опилок.

В Ленинграде появилась таинственная пушка, по слухам мигрирующая из района в район и обстреливающая город. От нас ходила команда добровольцев ее искать. Чуть было не обнаружили ее сначала в Удельнинском парке, потом в ЦПКО. Видно у добровольцев с голодухи появились галлюцинации.

16 ноября. Последние три ночи город сильно бомбят. С трудом выгоняю своих бойцов в щели. Все стали фаталистами. Говорят: «кому суждено быть повешенным – тот не утонет. Мы лучше дольше поспим, а от судьбы все равно никуда не убежишь»… Вышел приказ: «Спать не раздеваясь, по тревоге всем в щели». Вчера был в городе и зашел на работу. Там только и разговоры, что о жратве.

6 декабря. Брат продал за гроши рояль, столовую мебель, вещи к которым я привык с детства, папину шубу на лисьем меху. И я вспомнил отца в этой шубе, когда он поздно вечером, после обхода больных, возвращался домой. Где-то он теперь? Что с ним? Лучше ни о чем не думать, только о том, что ты можешь сделать для своих близких. Пришел маклак торговать наши вещи. Говорит: «Я давнишний пациент Вашего отца, и мне надо уступить». Ничего себе логика. Примеряет отцовскую шапку пирожком, смотрится в зеркало, а я стою и говорю: «Она вам очень идет», а так хочется вместо этого смазать его по роже и выгнать вон. От отца все нет и нет писем. Мой рапорт об откомандировании меня в действующую армию переводчиком пока без ответа.