Евреи в блокадном Ленинграде и его пригородах - [84]

Приложение

Воспоминания евреев – блокадников

Прошло уже почти 75 лет со времён ленинградской блокады Существует много воспоминаний евреев, переживших те страшные годы. Наиболее полно они представлены в книге «Чтобы помнили» (Иерусалим, 2002).

Привожу здесь только некоторые из них, те, которые меня особенно тронули. Я, конечно же, читал воспоминания и людей других национальностей, и ещё раз должен подтвердить, что жизнь евреев была так же тяжела, как и жизнь всех блокадников.

Воробьёва Мирьям Иосифовна

До войны я жила в г. Пушкине, в 6-м военном городке, где находилась наша часть и где я служила с 1939 года военврачом 3-го ранга пехотного полка. Начало Великой Отечественной войны застало меня 22 июня 1941 года в лагерях под Лугой во время воинских учений. Я уже была в должности старшего военврача 24-го мотострелкового полка 24-й танковой дивизии. По боевой тревоге, так и не зайдя домой в Пушкин, мы двинулись через Ленинград на фронт в направлении Выборга. Под Выборгом наша часть не была в бою. В начале июля мы были срочно переброшены обратно на юг, на Лужский рубеж, где активно наступали немцы. Мы вступили в бой и держали оборону Луги до конца, пока не получили приказ отступать. В полку я была единственной женщиной, поэтому я сама возила раненых в медсанбат (обычно это должен был делать военфельдшер или санинструктор). Там было много женщин, которые ко мне очень хорошо относились, старались организовать мне «баню» и угощали чем-нибудь из домашних посылок. Однажды, после долгого перерыва (шли непрерывные бои), я всё же «вырвалась» и привезла раненых в медсанбат. Каково было мое удивление, когда, увидев меня, женщины вдруг заплакали, а мужчины подходили и радостно протягивали мне руки. Оказывается, для них я «воскресла». Незадолго до моего появления было сообщение о моей гибели на некой высоте, где меня видели убитой, и они уже успели меня оплакать. Я осталась жива, но как раз в эти самые дни в одном из боев под Волосово, совсем недалеко от нас, погиб мой муж.

Мы попали в окружение. Было предписано закопать наше имущество в землю и отходить к Ленинграду. Отступали с боями. Несли очень большие потери. Погиб наш командир полка майор Трайденков и начальник штаба капитан Зуев. Вначале нам пытались помочь: наши самолеты сбрасывали нам бумажные мешки с сухарями, но к нам они так и не попали – они падали на немецкую территорию.

Из окружения мы выходили тяжело и продолжали терять очень многих. Шли ночью, по лесным тропам, цепочкой. Шоссейную дорогу, занятую немцами, надо было пересечь до рассвета. Оказывать медицинскую помощь солдатам и офицерам приходилось на ходу, нужно было все время нести носилки с ранеными.

Мой помощник, санинструктор, был вскоре убит, вместо него остались две недавно присланные молоденькие девушки, которые еле двигались, ослабев от голода и бессонницы. Реку Оредеж надо было перейти вброд. Мои девушки жались ко мне, они не умели плавать. Как раз в это время к берегу на лошади подъехал офицер из соседней части, который знал меня. Я попросила его помочь, но вместо помощи он, выругавшись, резко повернулся, обдал нас с ног до головы брызгами и был таков! Подобного «мужского» поведения на войне я больше не встречала. Мы шли по болотам и питались одной только клюквой. От нашего полка в живых почти никого не осталось, и мы, немногие, примкнули к какой-то части, выходящей из окружения. Наконец поняли, что добрались до Пушкина, что мы почти дома, но радость была преждевременной – нас встретили артиллерийским огнем: Пушкин уже был занят немцами. Пришлось поспешно отступать. Узнали, что Ленинград – во вражеской блокаде и никакие поезда давно не ходят. После многих дней скитаний, измученная, в прожженной шинели, я, наконец, вместе с другими бойцами вышла к железнодорожной ветке близко от города, где случайно оказался поезд, который довез нас до города.

На Московском вокзале было много военных. Выйдя на площадь, я увидела улыбающихся девушек, и это потрясло меня: неужели то, что я вижу – реальность, и правда, что я жива?! Был конец сентября, меня уже действительно считали погибшей: об этом успел доложить начальник медсанчасти 24-й дивизии, но узнала об этом я позже. Пешком пришла к своим дальним родственникам на Петроградскую, они, обрадовавшись, что я жива, нашли мне чистое белье и затопили для меня ванну (!), о чем я могла только мечтать. Прошло много времени, и они начали волноваться, – что со мной, почему я так долго не выхожу? А я, прислонившись в тепле к какому-то тюку, мгновенно уснула и не могла проснуться несколько часов. Когда меня все-таки разбудили, я не верила, что вышла из окружения и что все происходящее вокруг – не сон.

На следующее утро на сборном пункте я была направлена во фронтовой эвакопункт №50, а оттуда – в эвакогоспиталь №2011, расположенный на углу Кировского пр. и ул. Скороходова, в знаменитом здании переведенного сюда в середине прошлого века Пушкинского лицея. Таким образом, произошло мое, хоть и символическое, но возвращение домой – в Царское Село. Позже наш госпиталь стал считаться образцовым, и в этом была немалая заслуга тех врачей, которые работали и руководили им. Начальником госпиталя был С. Я. Фрейдлин, главным хирургом – В. Г. Вайнштейн, начальником медслужбы – И. Мильштейн, зам. по хозчасти – Минкин, невропатологом – Л. Голубовский, окулистами – Р. М. Коган-Абезгауз и И. Е. Барбель, гастроэнтерологом – Е. М. Гринкер, стоматологом – М. О. Лапшиц и многие другие. Политруком госпиталя был И. Лейтус, а военкомом – Анисимов.