Евреи и Евразия - [89]
В американских условиях социальная революция, если бы она произошла, наверное, значительно превзошла бы русскую кровопролитием и нагромождением ужасов. Но, по нашему убеждению ее здесь не будет. Чтобы дать простор инстинктам уголовщины, в виде революции, нужен сначала жертвенный порыв беззаветных идеалистов. Так это было в России. Американский же строй своевременно превратил всю активную часть населения в виртуальных преступников-индивидуалистов. (Малочисленная кучка евреев-агитаторов коммунизма не идет в счет: в ее шумной деятельности не без основания усматривается действие расово-самовозвеличительных инстинктов, и в ней тоже сильно представлен виртуально-уголовный элемент.) — Остается, таким образом, прекрасный шанс для властолюбца, который дал бы (или хотя только положительно обещал) всем минимум хлеба. Но, конечно, не президент Рузвельт, этот человек завтрашнего дня. Громоздкая система его Н.Р.А. сложна и непонятна не только для масс, а главное, по своему стилю (умеренности, сдержанности и доле здравого пессимизма в прогнозах и обещаниях) идет вразрез с традиционной политикой оглупления, опрощения и криминализации масс. Доверие страны к Рузвельту держится на все еще огромных, но истощимых (даже явственно истощающихся) запасах традиционного, первобытного американского оптимизма. — Но если бы даже, положим, пришел другой, «настоящий» человек — насадил ли бы он идеократию? Скорее, наоборот, в его чуде насыщения толпы хлебами было бы, наверное, еще меньше идеократического содержания, чем, скажем, в русском коммунизме, имеющем за собою, как-никак, неукротимый пафос социальной справедливости.
Со всем тем мы бы не решились сказать, что идеократия, хотя бы в одном своем понятии, останется навсегда несовместимой с американизмом. Скажем более. Некоторый минимум идеократических инстинктов (если позволительно так выражаться) уже и сейчас можно проследить в том спасительном неписаном правиле, по которому профессиональные «политики» не пропускаются дальше определенных ступеней иерархической лестницы. Так, в президенты республики здесь может пройти талантливый дилетант (Теод. Рузвельт), несвоевременный оптимист (Хувер), дерзкий новатор (Франкл. Рузвельт), худосочный кабинетный идеолог (Вильсон), загадочный мужчина (Хардинг), незначительность, прикрытая молчаливостью, (Кулидж), даже идеалист-практик (Линкольн) и т. д. Но достоинство нации сравнительно редко подвергается поруганию ставленником политических жуликов. Для стока политических нечистот здесь поставлены клоаки на более низком уровне: городские самоуправления и связанные с ними бесчисленные штатные должности и синекуры, из-за которых совершенно открыто ведется торг; суд и полиция, безнадежно скомпрометированные тесной и деловой связью с уголовным миром; в значительной степени администрация штатов и графств.
Мой общий вывод таков: здешняя плутократия основательнейшим образом разрушила самые понятия о нравственности в праве, об ответственности власти, о служении государству. Духовное опустошение и распыление, систематическое пестование уголовных инстинктов и умерщвление воли к высшей культуре при безостановочном «поумнении» масс, т. е. безоглядной установке индивидуума исключительно на расчет личной выгоды и удовольствий, зашли уже так далеко, что в пределах обозримого будущего нет шансов на изменение политической системы, как она ни опостылела очень многим.
Остаются непредвиденные случайности вроде возможности нарождения в городах большого антиеврейского или антикатолического движения. Едва ли оно привело бы сразу к ощутительным изменениям, но могло бы послужить трамплином для возникновения критического отношения к деятельности рыцарей политики и биржи. Главнейшим же образом надо иметь в виду возможность и даже вероятность войны с Японией, к которой Америка, в общем, не подготовлена ни военно-технически, ни морально. В этом случае в народе могли бы быть разбужены какие-то древние инстинкты национально-государственного самосохранения, и тяжелый кошмар засилья биржи и уголовщины мог бы хоть несколько рассеяться.
Нью-Йорк
Итак, где же то общее, то органически свойственное нашему времени, что мы могли бы принять как характерную особенность, как основное для современного мира устремление политического и экономического характера? Нам кажется, что общее это заключается в процессе центростремительного уплотнения вокруг некоей метафизической оси. Характер этого уплотнения общ широкой среде, но ось вращения различна в зависимости от местных условий. В России это уплотнение происходит вокруг «коммунистической ячейки», долженствующей осуществить рай на земле. В Германии — вокруг статной фигуры белокурого сверхчеловека. В Италии центром сплочения служат вызванные к жизни тени прошлого, а во Франции и Англии, где процесс этот наименее ярко выражен, центром сплочения является даже не идея, а культивируемый мещанско-обывательский страх растерять свои пожитки. Что касается Америки, т. е. С.А.С.Ш., то этот Левиафан капитализма благодаря своей молодости, неискушенности и обилию жизненных соков может сплотиться даже вокруг какой-нибудь самодельной игрушки вроде «Синего Орла» Н.Р.А. С нашей точки зрения важна и показательна здесь не цель, не центр сплочения, а самый процесс. В этом процессе центростремительного движения намечается процесс кристаллизации отдельных индивидуумов мирового конгломерата. Процесс этот, кроме того, отличается от предшествующей эпохи направлением своего движения. Эпоху расцвета демократии можно охарактеризовать как эпоху движения диаметрально противоположного, т. е. центробежного. Стремления и развитие демократического начала происходило всегда от центра к периферии, и расходящиеся круги, сплетаясь и смешиваясь, тяготели к установлению бесформенной, бесцветной и безжизненной «обезлички народов».
