Евпраксия - [19]

   — То верно, матушка. Но я ведь не воин.

   — Я сделаю тебя воином. Сделаю! — убеждённо сказала Анна. — И с сего дня буду без устали учить всему, что ведомо мне.

Однако княгине пришлось отложить задуманное. Пришёл дворецкий и сказал, что в трапезной накрыты столы и все собрались, дабы воздать честь помолвке Евпраксии и Генриха.

   — Эка досада, — отозвалась княгиня и подумала, что им лучше всего уехать на кое время из Киева в Берестово, где никто не помешает учению.

С тем и отправилась Анна с дочерью на трапезу. Застолье было шумное, словно гости принесли запал с вече и теперь выплёскивали его в разговорах, в поздравлениях и пожеланиях. Да и то сказать, давало себя знать хмельное, которого на столах было в избытке. Сам великий князь хмельного только пригубил, а теперь сидел рядом с камергером Вольфом и вёл с ним беседу, расспрашивая, чем и как живёт Германия.

В этом шумном застолье только два человека не принимали участия? разговорах. Они сидели за столом напротив и молча рассматривали друг друга. Евпраксия иногда улыбалась и вызывала ответную улыбку. Она поняла, что у Генриха кроткий нрав и доброе сердце, что он должен любить природу и животных. Евпраксия не ошиблась. Генрих и впрямь любил то, что в жизни окружало селянина. В часы застолья Евпраксия и Генрих не обмолвились ни словом, они не знали иной речи, кроме своей. Однако и молчаливое общение не прошло даром: им было приятно видеть друг друга.

Но уже Анна и Всеволод поговорили меж собой и князь благословил жену и дочь на поездку но не в Берестово, а в Предславино, кое было поближе. Да и другой резон оказался у Всеволода.

— В Предславино нужно Вартеславу ехать. Так он останется гам с вами и Евпраксу немецкой речи поучит. Поживёте какой месяц, а мы тут со сватами всё обговорим, приданое соберём. Им, поди, интересно увидеть, что получит наша дочь.

Уже на другой день ранним утром Анна, Евпраксия и Вартеслав в сопровождении десяти воинов покинули Киев. Село Предславино, которое было в полпоприще езды от стольного града, было любимо великими князьями как тихая обитель. Всего тридцать изб, большой рубленый княжеский дом на холме, часовенка — всё обнесено острокольем и рвом с водой. Начало Предела вину положила великая княгиня Ольга. В разное время приезжали в село великие князья поохотиться в окрестных лесах или в стенном приволье за речкой Рось. Особенно часто бывал здесь князь Святослав с княгиней Одой и сыном Вартеславом. Сюда князь возвращался из военных походов, иногда привозил сокровища, добытые в сечах. Часть из них до сих пор лежала в тайниках княжеского дома. За ними и приехал Вартеслав. В селе его ничто не стесняло исполнить поручение матушки, достать сокровища и увезти в Германию. Сказал же князь Всеволод, что это достояние вдовы великого князя.

Анна и Евпраксия забыли о Вартеславе и были поглощены своими заботами. В просторном доме им никто не мешал собирать плоды с дерева иранской мудрости. Ещё в первые годы замужества, приезжая в село, Анна попросила дворовых изготовить из войлока истукана. Она же сама обозначила на нём нужные точки. Теперь истукан был внесён в светёлку и подвешен на матицу.

В просторном и светлом покое Анна и Евпраксия вдвоём. Обе одеты в лёгкие сарафаны, застыли возле истукана. Он весь переплетён сыромятными ремнями, и многие места на нём окрашены в разные цвета. Княгиня рассказывает о их значении.

— Древние врачеватели и маги Ирана нашли у человека множество гнёзд, в которых живут разные птицы. Тут кроются птицы разума и жизни. — И Анна показала на виски. — Разорить их доступно, лишь надо помнить, что только зловещих птиц нужно убивать. — Анна стремительно крутнулась и двумя перстами правой руки ударила истукана в висок. Да аул же развернулась в другую сторону, и левая рука её мелькнула молнией. — Если ты искусна в ударах, враг тебе не страшен. Здесь живёт птица спа, — продолжала Анна и показала на шею, где проходила сонная артерия. — Ударив в неё, ты повергаешь человека в долгий сон. Есть птицы души, огня и страсти. Вот они. Их нельзя убивать. Их можно усладить только лаской. И птиц жажды и желания не всегда нужно трогать. А вот похоть спряталась в этом гнезде, и о ней надо всегда помнить — она зловеща... — Руки Анны, то левая, то правая, точно посылали стрелы-персты в ас гнезда, где таились хищные птицы. Она — охотник, глаза прищурены, губы сжаты, всё тело — сгусток силы и ловкости.

Евпраксия смотрела на матушку зачарованно. Никогда она не видела её такой похожей на молодую кису, играющую с мышкой. Евпраксия было смешно и пугливо, «Господи, да разве я смогу когда-нибудь так!» Но оторопь была короткой. Евпраксия забылась и неотрывно следила за полётом рук матушки, за её движениями. И всё это показалось ей неким древним танцем. Легко и точно нанося удары во все гнезда, она была неутомима. Сила полёта «стрел» прирастила, они мелькали и иногда были невидимы в пологе. И неведомо было, какую цель Анна поразит в следующий миг. Истукан кружился, взлетал, а Анна продолжала безошибочно разорять гнезда, где таились птицы зла и насилия, птицы похоти. И прошло, может быть, час или больше, когда Анна наконец остановилась, но не от усталости, а исчерпав наглядный урок. Матушка даже не вспотела. И то удивило Евпраксию больше всего. Ведь только степные кони могут скакать часами и оставаться сухими. Всё-таки дочь спросила: