Эволюция жизни и формы - [2]

И потому, когда наука проникла в Испанию с маврами, с теми, которые изгнали из южного полуострова властителей испанской христианской монархии, христианам эта наука представилась прежде всего во враждебном свете. Она явилась как враг-завоеватель, а не как свет, озаряющий всех. Отсюда возникла рознь.

Некоторые люди, принадлежавшие к могущественной римской церкви, движимые стремлением к новому знанию, протянули руки за дарами, которые несла им наука. К этим людям отнеслись с подозрением, с ненавистью, которая проявилась в жестоких гонениях.

Кто может спокойно читать историю Роджера Бэкона, этого удивительного монаха? Кто может спокойно глядеть на Коперника, когда он лежит на смертном одре, а ему подносят его бессмертный труд, прежде чем закрылись навеки очи его, – ему, который уклонялся раньше от обнародования своего труда, чтобы избежать мученической смерти? Кто может стоять в Риме на Поле Цветов и спокойно глядеть на статую, воздвигнутую на том самом месте, где был сожжен тот, кто, умерев однажды, вечно будет жить в будущих веках, а именно Джордано Бруно? Кто может спокойно выслушать, как трепещущими устами Галилей отрицает истину, которую он знает, и изрекает ложь, которой не признает? Кто спокойно может идти по мученическим следам, запечатленным кровью и огнем, и не понять причины вражды науки с религией, не признаться со стыдом и горем, что вражда эта создана и оправдывается теми жестокостями, с какими религия преследовала тогда еще слабую и юную науку?

Всякий из нас, стоящий за религию, должен признать, что мы пожинаем горькие плоды наших прошлых заблуждений, и прав тот закон, в силу которого мы в настоящее время испытываем всякие затруднения и встречаемся с оппозицией.

Наука крепла с мечом в руке. Она боролась за каждую пядь той земли, на которой она теперь стоит, и только защищая себя, она могла избежать огня или тюрьмы. Поэтому она искала в природе все, что могло бы служить ей оружием против нападок врага.

Оттого и приветствовала она с таким жаром все, что по-видимому указывало на материализм как на истинную философию жизни. Если мы вернемся на двадцать пять лет назад, к тому времени, когда многие из нас были еще юны, то увидим, что над западной наукой тогда висела тень материализма и все сильнее и сильнее было стремление «видеть в материи залог и потенцию всякой формы жизни».

Вспомните знаменитые слова профессора Тиндаля, человека религиозного по своим стремлениям и отнюдь не материалиста.

Доведенный до отчаяния, он требовал признания победы науки, отрицал всякие требования религии, так как она зажимала рот и запрещала честно мыслящим людям открыто говорить, что они думают.

Но все больше и больше меняются взгляды, и по мере того, как религия становится более либеральной и рациональной, наука делается менее материалистической и высказывает меньше притязаний. Мы скоро увидим, что самая современная из наук, не та, которую вы узнаете из учебников – она уже устарела среди течения мысли, идущего с Запада, – а наука лучших, передовых мыслителей все более и более приближается к той области, где ученые видят в религии помощницу, а не врага.

В самом деле, с той же самой кафедры, с которой Тиндаль провозгласил свои знаменитые слова, что «в материи он видит залог и потенцию всякой формы жизни», его преемник, сэр Уильям Крукс, член нашего теософического общества, говорил, переставляя слова своего предшественника: «Я вижу в жизни залог и потенцию всех форм материи».

Такова совершившаяся перемена.

Рассмотрим теперь подробно, в чем она состояла.

Основное различие древней и современной науки заключается в том, что древняя наука изучает мир с точки зрения эволюционирующей жизни, тогда как современная наука изучает его, наблюдая формы, в которых проявляется эта жизнь. Первая изучает жизнь и видит в формах выражение жизни. Вторая изучает формы и пытается индуктивным путем найти принцип, объясняющий многообразие форм.

Первая идет сверху вниз, вторая – снизу вверх, и самый факт этот уже является залогом их встречи и будущего единения. Но из этого основного различия вытекают весьма важные следствия. Если мы будем изучать мир с точки зрения форм, изучение это будет почти бесконечно в своем многообразии. Представьте себе дерево с единственным стволом, по которому идут жизненные соки, и с бесчисленными листьями, которые служат последним выражением жизни дерева. Это и есть образ жизненного древа, великой Ашватты, того древа, о котором сказано, что корни его находятся на небесах, а ветви распростерты по всей земле. Если мы будем изучать его в том месте, где находится его ствол, ствол жизни, мы увидим перед собой единство цели и можем проследить, откуда происходит все многообразие форм.

Если же мы будем исходить из тех точек, где растут листья, мы должны будем рассматривать их один за другим, отмечать каждую разницу в их очертаниях, изучать и определять каждую разнообразность формы.

В наше время наука изучает листья, древняя наука изучала жизнь. Вот в чем состоит главное различие. В этом кроется и причина разницы в методах изучения. В чем заключается метод современной науки? Она пользуется точным наблюдением, проницательностью суждения, соединяет вещи однородные и выясняет различия между разными классами. Но природа одинаково бесконечна как в великом, так и в малом, и для этого, на помощь его ограниченным чувствам, человеку требуются самые тонкие и улучшенные приборы и машины.