Эволюция, Революция и идеалы Анархизма - [18]

VI.

Наивные люди надѣются, что въ концѣ концовъ все устроится и въ одинъ прекрасный день совершится мирная революція, когда пользующіеся всякими привиллегіями по доброй волѣ согласятся уступить свои права всему народу.

Конечно, мы вѣримъ, что они уступятъ когда нибудь, но то, что ихъ толкнетъ на уступки, не будетъ внезапнымъ порывомъ гуманнаго чувства, а страхъ передъ будущимъ, въ особенности ввиду «совершившихся событій»; безъ сомнѣнія эти люди измѣнятся, но только тогда, когда для нихъ явится абсолютная невозможность продолжать жить по старому, а это время еще далеко. Всякій организмъ функціонируетъ только сообразно своему устройству — онъ можетъ перестать функціонировать, разрушиться, но онъ не можетъ развиваться въ обратномъ направленіи. Всякая власть естественно стремится увеличить свое вліяніе надъ большимъ числомъ подчиненныхъ ей индивидуумовъ; всякая монархія по той же причинѣ старается сдѣлаться всемірной. — Если нашелся одинъ Карлъ V, который, удалившись въ монастырь, издали, какъ зритель наблюдалъ за траги—комедіей народовъ, то сколько найдется другихъ царей, страсть которыхъ ко власти ни чѣмъ не можетъ быть удовлетворена и которые, если не по славѣ и талантамъ, могутъ всѣ считаться Аттилами, Александрами Македонскими и Юліями Цезарями. Точно также рѣдко можно встрѣтить и капиталистовъ, отрекшихся отъ любостяжанія и отдавшихъ свои сокровища на осуществленіе какого нибудь общеполезнаго дѣла; даже тѣ, которые желали бы ограничить свои потребности, не могутъ этого сдѣлать, подчиняясь вліянію своей среды: ихъ капиталы будутъ расти, принося проценты на проценты. Какъ только человѣкъ получаетъ какую бы то ни было власть духовную, военную, административную или финансовую, его естественно толкаетъ пользоваться ею безконтрольно; нѣтъ тюремщика, который бы, поворачивая ключъ въ замкѣ камеры ,не ощущалъ бы нѣкоторого самодовольнаго чувства своей власти, нѣтъ стражника, который, охраняя имущество своего господина, не относился бы враждебно къ бродягѣ, или судебнаго пристава, который не ощущалъ бы глубокаго презрѣнія къ подчиненному его власти преступнику.

И если отдѣльныя личности такъ легко поддаются обаянию власти, которую имъ предоставили, то во сколько разъ сильнѣе это обаяніе для цѣлыхъ классовъ, сохранившихъ свою власть по наслѣдственной традиціи и обладающихъ чрезвычайно развитымъ чувствомъ кастовой чести! Можно еще понять, что отдѣльная личность, подчиняясь чьему либо вліянію, можетъ быть послушна голосу совѣсти и чувства или, подчиняясь внезапному благородному порыву, отказывается отъ своей власти, отдаетъ свое имущество, радуясь успокоенію своей возмущенной совѣсти и тому, что теперь дружески протягиваютъ руки тѣ, которыхъ она эксплуатировала раньше безсознательно или противъ своей воли; но какъ ждать такой перемѣны отъ цѣлой касты людей, связанныхъ другъ съ другомъ цѣлой цѣпью общихъ интересовъ, партійной дисциплиной, дружбой, сообществомъ или даже преступленіемъ? И когда іерархическіе тиски и стремленіе къ возвышенію прочно объединятъ весь правительственный механизмъ, то какая остается надежда на то, что люди, составляющіе его, вдругъ измѣнятся къ лучшему, какое чудо свыше можетъ очеловѣчить эти враждебныя обществу касты, — армію, духовенство и чиновничество? Нужно быть сумасшедшимъ, чтобы думать, что такія общественныя группы могутъ проникнуться гуманитарными чувствами и подчиниться другимъ вліяніямъ, кромѣ страха? Правда, что это живой механизмъ, составленный изъ человѣческихъ индивидуумовъ, но онъ двигается, толкаемый слѣпой силой коллективнаго эгоизма и остановить его можетъ только коллективная непобѣдимая сила революціи.

Допустивъ даже, что «добрые богачи» вступятъ всѣ на путь обращенія къ истинѣ, осѣненные сознаніемъ своего беззаконія, какъ бы свѣтомъ молніи, допустивъ даже, что вообще мы считаемъ невозможнымъ, чтобы они поспѣшили отдѣлаться отъ своихъ богатствъ на пользу обиженныхъ или неимущихъ и что, явившись въ собраніе бѣдняковъ, они скажутъ имъ: «берите — это ваше», если бы они сдѣлали это, то и тогда этимъ не была бы достигнута полная справедливость, такъ какъ за ними останется право на славную роль, которая въ сущности не принадлежитъ имъ, и исторія представитъ ихъ въ ложномъ свѣтѣ. Такимъ образомъ поступали льстецы, желавшіе заслужить расположеніе потомковъ феодаловъ, восхваляя ихъ подвиги въ ночь на 4-ое августа 1789 года, когда тѣ отказались отъ своихъ привиллегій, какъ будто этотъ моментъ — отказъ отъ привилегій, которыхъ народъ уже не признавалъ, является центромъ движенія всей французской революціи. И если такое фиктивное отреченіе, вынуждаемое подъ давленіемъ совершившихся событій, прославляется какъ нѣчто достопримѣчательное и славное, то что скажутъ про болѣе искреннее и дѣйствительное отреченіе отъ сокровищъ, добытыхъ эксплоатаціей темныхъ народныхъ массъ? Можно было бы опасаться, что толпа возвратитъ этимъ героямъ ихъ прежнее положеніе лишь изъ чувства благодарности за ихъ великодушіе! Нѣтъ для торжества справедливости нужно, чтобы все пришло въ естественное равновѣсіе, нужно, чтобы угнетенные сами добились своего права, чтобы обездоленные вернули сами себѣ все, что у нихъ было насильно отнято, чтобы рабы добились свободы собственными усиліями. И они будутъ пользоваться ею только тогда, когда сумѣютъ добыть ее. Всемъ намъ знакома фигура выскочки, добившагося богатства. Онъ почти всегда исполненъ глупаго чванства и презрѣнія къ бѣднымъ. Туркменская пословица говоритъ: «когда сынъ садится на коня, онъ не узнаетъ больше своего отца», а индусы говорятъ: «если твой другъ ѣдетъ въ колесницѣ, то у него нѣтъ уже друзей». Но цѣлый классъ подобныхъ людей гораздо опаснѣе отдѣльныхъ своихъ членовъ: онъ связываетъ каждаго, заставляя его руководиться только общими, свойственными ему, какъ члену класса, инстинктами и даже противъ его воли увлекаютъ его по своему пагубному пути. Жадный купецъ, умѣющій изъ «всего» извлекать прибыль, — конечно, опасный членъ общества, но что сказать о цѣломъ классѣ современныхъ эксплуататоровъ, анонимной ассоціаціи капиталистовъ, основанной на облигаціяхъ, акціяхъ, и кредитѣ? Какъ морализировать эти облигаціи и банковые билеты? какъ внушить имъ идеи солидарности со всѣмъ человѣчествомъ, которыя подготовляютъ пути къ лучшему порядку вещей? Такой банкъ, хотя бы члены его были филантропы чистѣйшей воды, не переставалъ бы учитывать векселя, брать проценты и проч.: тамъ не знаютъ сколькихъ слезь и мукъ стоили эти потертыя монеты, которыя въ концѣ концовъ попадаютъ въ его желѣзныя несгораемыя кассы съ хитрыми замками и засовами. Намъ постоянно совѣтуютъ положиться на время, которое должно будетъ смягчить нравы и привести все къ лучшему концу, но какъ можетъ смягчиться эта желѣзная касса, какъ остановится это ужасное чудовище, которое называютъ капиталистическимь хозяйствомъ, которое пожираетъ одно за другимъ цѣлыя поколѣнія людей? Да если капиталъ, которому служитъ все, сохранитъ свою силу, то мы всѣ сдѣлаемся его орудіемъ и рабами — простыми колесиками въ его чудовищномъ механизмѣ: если къ сбереженіямъ, собраннымъ въ желѣзныхъ кассахъ банкировъ, безпрестанно будутъ прибавляться новыя сбереженія то напрасны будутъ наши крики о помощи — никто не услышитъ ихъ. Тигръ можетъ еще оставить свою жертву — но банковыя книги неумолимы. Отдѣльныя лица, цѣлые народы раздавлены этими тяжелыми фоліантами, безмолвныя страницы которыхъ, своими безстрастными цифрами, разсказываютъ о всѣхъ ужасахъ и жестокостяхъ, совершившихся здѣсь.