Эволюция личности - [17]

Наш настрой на отрицательные исходы хорошо иллюстрируется тем особым интересом ко всевозможным катастрофам, который демонстрируют большинство людей. Авария, пожар или уличная драка немедленно собирают жадную до зрелищ толпу. Жестокость и опасность притягивают внимание, тогда как мир, спокойствие и довольство оставляют человека безучастным. Поскольку СМИ прекрасно знают об этой склонности, газетные статьи полны ужасов, а в телешоу проливаются реки крови. По этой причине среднестатистический ребенок, прежде чем становится взрослым, видит по телевизору более семидесяти тысяч убийств^{25}. Интересно посмотреть, к каким результатам приведет в долгосрочной перспективе такая визуальная «диета».

Когда ум сосредотачивается на чем-то негативном, в сознании возникает конфликт. Этот конфликт, или психическая энтропия, воспринимается как негативная эмоция. Нащупав лысину у себя на голове, я могу задуматься о неприятных последствиях старения, и настроение испортится. Или мой ум может погрузиться в размышления об обстановке на работе и о том, что кое-кто из коллег пытается сделать карьеру за мой счет, а это злит и пугает меня. Или я могу лениво размышлять, почему моя жена еще не вернулась домой, и вдруг почувствовать ревность и беспокойство. Подавленность, злоба, страх, ревность — все это лишь различные проявления психической энтропии. В каждом случае внимание обращается к противоречащей нашим целям информации, и несоответствие между тем, чего хочешь, и тем, что есть на самом деле, создает внутреннее напряжение.

Но негативные эмоции не всегда зло^{26}. Множество великих картин и книг было написано в попытке спастись от депрессии. Ненависть заставляла революционеров создавать более справедливые общественные институты. Страх перед молнией привел к изобретению громоотвода. Однако чересчур продолжительные негативные эмоции захватывают сознание и затрудняют управление мыслями и поступками. Более того, субъективное восприятие страха, ненависти и прочего нам неприятно, поэтому чем чаще мы испытываем подобные чувства, тем несчастнее становится наша жизнь.

Человеческий разум отличает не только «фаустовская» неудовлетворенность, но и «викторианская» сладострастная одержимость печальной стороной жизни. Поэтому если мы позволим полезным в прошлом генетическим программам управлять нашим сознанием, то это отравит наше существование в настоящем. Те, кто постоянно беспокоится о грядущих неприятностях, возможно, хорошо подготовлены к опасностям, но им не суждено узнать, какой приятной может быть жизнь. Самое лучшее — найти равновесие между тем, что хорошо для нас в контексте вида, и тем, что хорошо для нас, как для отдельных личностей, живущих здесь и сейчас. Мы не можем просто взять и отвергнуть предписания генов, но, слепо следуя им, рискуем утратить то, что делает нашу жизнь осмысленной и значимой.

ГРАНИЦЫ РАЗУМА

Насколько нам известно, уже в далеком прошлом (хотя известно нам не так уж много) люди пытались постигнуть смысл собственной внутренней жизни. Мысли и чувства окутаны тайной. Откуда они берутся? Существуют ли они на самом деле? Куда они уходят? Греки верили, что чувства и мысли рождаются в груди, индусы считали, что они возникают в различных точках, расположенных вдоль позвоночника, а китайцы полагали, что мы думаем сердцем. Пытаясь объяснить, что такое сознание, одни культуры приходили к выводу, что устами живых говорят духи умерших предков, другие верили, что это голоса богов или демонов.

Прошло немало времени, прежде чем люди начали воспринимать разум отдельно от тела^{27} и осознали, что ментальными процессами можно управлять. Общее отношение, по-видимому, было следующим: мышление самопроизвольно, как дыхание и потоотделение. Жизнь разума считалась частной функцией организма в целом, столь же недоступной нашему контролю, как пищеварение. Римская поговорка Mens sana in corpore sano, или «В здоровом теле здоровый дух», отражает представление о неотделимости мышления от телесных функций. Гармонию умственной и физической деятельности особо подчеркивали восточные культуры, где разделение души и тела никогда не было столь значительным, как на Западе. Например, в йоге считается, что правильная диета, правильная осанка и правильное дыхание определяют мысли, эмоции и активно влияют на способность концентрироваться.

К тому времени, когда греческие философы приступили к систематическому исследованию природы сущего, уже было понятно, что мыслительные процессы следуют своим собственным законам и что их можно формировать и направлять по собственному усмотрению. Ведь пройдя правильную интеллектуальную подготовку, слепой поэт может писать прекрасные стихи, а хромой философ — провозглашать выдающиеся идеи.

Вслед за этими философами было провозглашено главенство разума над телом. В XIII веке святой Франциск в своих проповедях называл тело «братом ослом» — оболочкой из мяса и костей, трудолюбиво носящей ум в его путешествии (конечно, и душу тоже, но это, в общем-то, уже другая история).

В XVII веке эта дихотомия достигла наивысшей точки своего развития в беспощадном анализе умственного процесса, проведенном Рене Декартом. Декарт полагал, что поток рационального мышления может существовать независимо от всего остального — тела с его нуждами, предшествующих знаний, культурных ценностей и даже собственной выгоды. Он доказал обоснованность своих утверждений тем, что провел годы в продуваемой всеми ветрами крестьянской лачуге на морском берегу в Нидерландах, где создал невероятное количество изящных теорий. Его научные интересы распространялись от оптики, интегрального и дифференциального исчисления до первых систематических вылазок в эпистемологию. Идеи, сформулированные Декартом, имели огромное освобождающее влияние, поскольку обещали, что если люди просто сядут и хорошо все обдумают, то придут к одинаково истинным выводам.