Эволюция личности - [104]

Но как насчет братства? В этом разобраться труднее, ведь едва ли можно утверждать, что в последние несколько столетий братства стало больше. Свободу и равенство можно закрепить законодательно, а братство, к сожалению, нет. Любовь к ближнему — чувство непроизвольное. На него может повлиять внешняя информация, но контролировать его извне невозможно. Религиозные верования, когда-то объединявшие Европу и обе Америки, в значительной степени утратили свою связующую силу, и им на смену пришли иные мемы, дающие людям чувство единения и сопричастности. Но ни один из них не оказался универсальным настолько, чтобы объединить всех людей в общество, основанное на принимаемых всеми ценностях. В прошлом веке (и в конце нынешнего) значительную силу обрел национализм, а затем политические идеологии коммунизма и фашизма подарили некоторым народам солидарность ценой утраты связи с другими народами.

Та же тенденция, предпочитающая дифференциацию интеграции, проявилась в США. Джон Локк^{194}, развивая теорию личной свободы, которая легла в основу американской конституции, полагал, что христианская мораль и дальше будет служить противовесом корыстным интересам, вышедшим на первый план с отменой политических ограничений на личную инициативу. Позицию Локка емко выразил^{195} наш первый вице-президент Джон Адамс: «Мы создавали свою конституцию лишь для высокоморальных и религиозных людей. Она совершенно бесполезна в управлении людьми другого толка».

Идеи Локка вызвали большой интерес благодаря тому, что поддерживали неограниченную конкуренцию за блага жизни без государственного вмешательства. Однако, живя в традиционном обществе, Локк и представить себе не мог, что люди когда-то освободятся от ограничений, налагаемых взаимоуважением, критикой и постоянным общением лицом к лицу. Он наверняка считал, что политическую свободу и равенство смягчит здравый смысл людей, стремящихся сохранять добрососедские отношения. Но хотя все люди созданы равными, большинство деревенских жителей и обитателей маленьких городков прекрасно знают, что одни их соседи гораздо ответственнее других: одни вносят вклад в общее благополучие, а другие все портят и ссорятся.

Локк и создатели конституции США не сомневались в том, что общая религия будет и дальше обеспечивать интеграцию, а моральное воздействие компактных сообществ — умерять свободу и равенство. Их не слишком занимал вопрос о сдерживании сил дифференциации, поскольку тогда трудно было вообразить, что в будущем эти силы обретут такое могущество. Разве отцы-основатели США могли предвидеть всеобщее избирательное право, обязательное образование, легкость передвижения по железным дорогам, на машинах и самолетах; или переворот в производительности труда, сделавший лишним помещиков; или утрату обществом власти над поведением своих членов — то есть все те изменения, что, развивая свободу и равенство, уменьшают интеграцию?

В ходе истории политические мемы, управляющие общественным поведением и экономикой, вкупе с технологическим прогрессом привели к тому, что у жителей Соединенных Штатов существенно ослабло чувство сопричастности и взаимной ответственности. Конечно, в утрате интеграции виновны не только Джон Локк и свободный рынок. В действительности дела в нашем обществе обстоят намного лучше, чем во многих других. Худшие формы социальной энтропии можно наблюдать в бывших коммунистических странах, да и шведы гораздо чаще, чем принято думать, жалуются на одиночество и отчуждение, охватившие их посреди социалистического изобилия. Но это проблема не одних лишь технологически развитых обществ: что может быть грустнее сомалийской поговорки «Я и Сомали против всего мира; я и мой клан против Сомали; я и моя семья против моего клана; я и мой брат против моей семьи; я против своего брата»?

Одно из препятствий на пути к совершенствованию общества состоит в том, что мы доверчиво принимаем любое развитие дифференциации или интеграции за положительное изменение. Если новый закон дает больше свободы — нам это кажется несомненным прогрессом, как и новое движение, формирующее у людей чувство солидарности. Но одно из этих направлений развития не способно улучшить положение дел без поддержки другого. Сложность требует синергии этих диалектически противоположных сил, а по отдельности они приводят лишь к растерянности и хаосу. Мы думаем, что социальную энтропию вызывает утрата свободы или какой-то другой из этих ценностей. Однако развитие одного из этих аспектов общественной жизни за счет другого столь же опасно. Свобода без ответственности разрушительна, единство без личной инициативы действует удушающе, равенство, не признающее различий, деморализует.

Правильное общество помогает каждому своему члену максимально развить свой генетический потенциал. Оно открывает новые возможности любому — спортсмену или поэту, торговцу или ученому. Оно никому не запрещает заниматься тем, что у него лучше всего получается, и помогает каждому найти свое дело. Правильное общество позволяет каждому развить способность переживать поток в социально полезной деятельности. В то же время оно защищает человека от эксплуатации его психической энергии другими людьми. Оно постоянно выслеживает угнетателей и паразитов. В рамках этой концепции свобода относится к бытию, а не к действию. Каждый человек свободен максимально развить потенциал сложности своей личности, но ему не позволено ограничивать ради этого чужую свободу.