Эволюция красоты. Как дарвиновская теория полового отбора объясняет животный мир – и нас самих - [15]

«Если (как я утверждаю) такая связь [между украшением и здоровьем, силой и общей способностью к выживанию] существует, то половой отбор окраски или украшений, доказательства которого крайне скудны или отсутствуют, становится не нужен, поскольку естественный отбор, признанный vera causa, сам по себе обеспечивает достижение необходимого результата. ‹…› Половой отбор делается излишним, так как он, несомненно, не будет эффективен»[32].

Разумеется, как «ненужную», «излишнюю» и «неэффективную» Уоллес отверг арбитрарную и эстетическую составляющую полового отбора. И в наши дни большинство биологов-эволюционистов полностью принимают эту позицию.

Как и Майварт, Уоллес, видевший в эстетической ереси Дарвина угрозу их общему интеллектуальному наследию, предпринял усилия по исправлению того, что представлялось ему дарвиновской ошибкой. В предисловии к своей книге «Дарвинизм», вышедшей в 1889 году, Уоллес написал:

«Отбрасывая эту фазу полового отбора, зависящую от выбора партнера самкой, я продолжаю настаивать на большей эффективности естественного отбора. Это преимущественно дарвиновская доктрина, и я в своей книге принимаю на себя роль адвоката чистого дарвинизма»[33].

Короче говоря, Уоллес провозглашает себя большим дарвинистом, чем сам Дарвин! После долгих безуспешных споров о половом отборе, которые он вел при жизни Дарвина, всего через несколько лет после его смерти Уоллес начал перекраивать дарвинизм по собственному образцу.

В приведенных выдержках из его работ мы наблюдаем зарождение адаптационизма – веры в то, что приспособление путем естественного отбора есть универсальная мощная сила, которая всегда играет ведущую роль в эволюционном процессе. Уоллес заявляет об этом с непререкаемой резкостью: «Естественный отбор действует вечно и в огромном масштабе»[34] – настолько огромном, что он «нейтрализует» любой другой эволюционный механизм.

Уоллес положил начало превращению дарвиновского плодотворного, творческого и разностороннего научного наследия в монолитную и интеллектуально обедненную догму, с которой дарвинизм в основном и ассоциируется сегодня. Что примечательно, Уоллес также заложил основы характерного стиля, в каком адаптационисты аргументируют свои позиции, – упрямого и непререкаемого.

И это действительно очень серьезно. Унаследованный нами Дарвин, пропущенный через фильтр преувеличенного влияния Уоллеса на эволюционную биологию XX века, оказался выполоскан, перекроен и вычищен до полной идеологической чистоты. Истинная широта и креативность дарвиновских идей, в особенности его эстетических взглядов на эволюцию, оказались полностью вычеркнутыми из истории науки. Пусть Альфред Рассел Уоллес проиграл битву за славу первооткрывателя естественного отбора, однако он выиграл войну за то, какими эволюционная биология и дарвинизм стали в XX веке. И сейчас, более ста лет спустя, меня это по-прежнему удручает.

В течение столетия, последовавшего за публикацией Дарвином «Происхождения человека…», теория полового отбора практически отошла в тень. Несмотря на некоторые отдельные попытки воскресить эту тему, энергичная работа, которую проделал Уоллес, оказалась столь успешной, что поколения за поколениями эволюционистов[35] считали ответственным за эволюцию брачных украшений и брачного поведения исключительно естественный отбор.

Тем не менее в темные для теории полового отбора времена один человек все же внес фундаментальный вклад в это направление науки. В статье, опубликованной в 1915 году, а затем в книге, вышедшей в 1930-м, Рональд Фишер предложил[36] генетический механизм эволюции выбора полового партнера, который подтверждал и развивал эстетическую точку зрения Дарвина. К сожалению, идеи Фишера относительно полового отбора почти не привлекли внимания на протяжении последующих пятидесяти лет.

Будучи одаренным математиком, Фишер оказал огромное влияние на науку благодаря своим фундаментальным исследованиям, в которых он разрабатывал как базовые инструменты, так и теоретические основы современной статистики. Однако он был в первую очередь биологом, и его исследования в области статистики были напрямую связаны с его стремлением к более точному пониманию того, как генетика и эволюция работают в природе, сельском хозяйстве и человеческих популяциях. Отчасти интерес Фишера к генетике и эволюции был обусловлен его страстным увлечением евгеникой – полностью дискредитированной сегодня теорией, а также социальным движением, которые оправдывали применение социальных, политических и законодательных мер регуляции размножения с целью генетического усовершенствования человечества и обеспечения «расовой чистоты». Как бы ни были ужасны его убеждения, исследования привели Фишера к некоторым блистательным научным открытиям – открытиям, которые в конечном счете пошатнули его веру в евгенику.

Любые дебаты по поводу полового отбора Фишер ограничивал одним критическим замечанием: объяснить эволюцию брачных украшений легко; при прочих равных условиях декоративные признаки должны эволюционировать так, чтобы соответствовать преобладающим брачным предпочтениям. Самый важный вопрос: почему и каким образом эволюционируют брачные предпочтения? Эта догадка и остается основополагающей во всех современных дискуссиях об эволюции путем полового отбора.