Евгенiй Онѣгинъ - [8]

Имъ квасъ, какъ воздухъ былъ потребенъ

И за столомъ у нихъ гостямъ

Носили блюда по чинамъ.

XXXVI.

И такъ они старѣли оба.

И отворились наконецъ

Передъ супругомъ двери гроба,

И новый онъ пріялъ вѣнецъ.

Онъ умеръ въ часъ передъ обѣдомъ,

Оплаканный своимъ сосѣдомъ,

Дѣтьми и вѣрною женой,

Чистосердечнѣй чѣмъ иной.

Онъ былъ простой и добрый баринъ,

И тамъ, гдѣ прахъ его лежитъ,

Надгробный памятникъ гласитъ:

Смиренный грѣшникъ, Дмитрій Ларинъ,

Господній рабъ и бригадиръ

Подъ камнемъ симъ вкушаетъ миръ.

XXXVII.

Своимъ пенатамъ возвращенный,

Владиміръ Ленскій посѣтилъ

Сосѣда памятникъ смиренный,

И вздохъ онъ пеплу посвятилъ;

И долго сердцу грустно было.

«Poor Yorick!¹⁶ молвилъ онъ уныло,

«Онъ на рукахъ меня держалъ.

«Какъ часто въ дѣтствѣ я игралъ

«Его Очаковской медалью!

«Онъ Ольгу прочилъ за меня,

«Онъ говорилъ: дождусь ли дня?...»

И полный искренней печалью,

Владиміръ тутъ же начерталъ

Ему надгробный мадригалъ.

XXXVIII.

И тамъ же надписью печальной

Отца и матери, въ слезахъ,

Почтилъ онъ прахъ патріархальной....

Увы! на жизненныхъ браздахъ

Мгновенной жатвой, поколѣнья,

По тайной волѣ Провидѣнья,

Восходятъ, зрѣютъ и падутъ;

Другія имъ во слѣдъ идутъ....

Такъ наше вѣтренное племя

Растетъ, волнуется, кипитъ

И къ гробу прадѣдовъ тѣснитъ.

Придетъ, придетъ и наше время,

И наши внуки въ добрый часъ

Изъ міра вытѣснятъ и насъ!

XXXIX.

Покамѣстъ упивайтесь ею,

Сей легкой жизнію, друзья!

Ея ничтожность разумѣю,

И мало къ ней привязанъ я;

Для призраковъ закрылъ я вѣжды;

Но отдаленныя надежды

Тревожатъ сердце иногда:

Безъ непримѣтнаго слѣда

Мнѣ было бъ грустно міръ оставить.

Живу, пишу не для похвалъ;

Но я бы, кажется, желалъ

Печальный жребій свой прославить,

Чтобъ обо мнѣ, какъ вѣрный другъ,

Напомнилъ хоть единый звукъ.

XL.

И чье нибудь онъ сердце тронетъ;

И сохраненная судьбой,

Быть можетъ, въ Летѣ не потонетъ

Строфа, слагаемая мной;

Быть можетъ — лестная надежда! —

Укажетъ будущій невѣжда

На мой прославленный портретъ,

И молвитъ: то-то былъ Поэтъ!

Прими жъ мое благодаренье,

Поклонникъ мирныхъ Аонидъ,

О ты, чья память сохранитъ

Мои летучія творенья,

Чья благосклонная рука

Потреплетъ лавры старика!

ГЛАВА ТРЕТІЯ.

Elle étoit fille, elle étoit amoureuse.

Malfilatre.

I.

— «Куда? Ужъ эти мнѣ поэты!»

— «Прощай, Онѣгинъ, мнѣ пора.»

— «Я не держу тебя; но гдѣ ты

Свои проводишь вечера?»

— «У Лариныхъ.» — «Вотъ это чудно.

Помилуй! и тебѣ не трудно

Такъ каждый вечеръ убивать!»

— «Ни мало.» — «Не могу понять.

Отселѣ вижу, что такое:

Во-первыхъ — слушай, правъ ли я? —

Простая, Русская семья,

Къ гостямъ усердіе большое,

Варенье, вѣчный разговоръ

Про дождь, про ленъ, про скотный дворъ...»

II.

— «Я тутъ еще бѣды не вижу.»

— «Да скука, вотъ бѣда, мой другъ.»

— «Я модный свѣтъ вашъ ненавижу;

Милѣе мнѣ домашній кругъ,

Гдѣ я могу....» — «Опять эклога!

Да полно, милый, ради Бога.

Ну что жъ? ты ѣдешь: очень жаль.

Ахъ, слушай, Ленской; да не льзя ль

Увидѣть мнѣ Филлиду эту,

Предметъ и мыслей, и пера,

И слезъ, и рифмъ et cetera?

Представь меня.» — «Ты шутишь.» — «Нѣту.»

— «Я радъ.» — «Когда же?» — «Хоть сей часъ.

Онѣ съ охотой примутъ насъ.

III.

Поѣдемъ.» —

                 Поскакали други,

Явились; имъ расточены

Порой тяжелыя услуги

Гостепріимной старины.

Обрядъ извѣстный угощенья:

Несутъ на блюдечкахъ варенья,

На столикъ ставятъ вощаной

Кувшинъ съ брусничною водой.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

IV.

Они дорогой самой краткой

Домой летятъ во весь опоръ.¹⁷

Теперь подслушаемъ украдкой

Героевъ нашихъ разговоръ.

— «Ну что жъ, Онѣгинъ? ты зѣваешь.»

— «Привычка, Ленскій.» — «Но скучаешь

Ты какъ-то больше.» — «Нѣтъ, равно.

Однако въ полѣ ужъ темно;

Скорѣй! пошолъ, пошолъ, Андрюшка!

Какія глупыя мѣста!

А, кстати: Ларина проста,

Но очень милая старушка;

Боюсь: брусничная вода

Мнѣ не надѣлала бъ вреда.

V.

Скажи: которая Татьяна?»

— «Да та, которая, грустна

И молчалива какъ Свѣтлана,

Вошла и сѣла у окна.»

— «Не ужъ-то ты влюбленъ въ меньшую?»

— «А что?» — «Я выбралъ бы другую,

Когда бъ я былъ какъ ты поэтъ.

Въ чертахъ у Ольги жизни нѣтъ,

Точь въ точь въ Вандиковой Мадонѣ:

Кругла, красна лицомъ она,

Какъ эта глупая луна

На этомъ глупомъ небосклонѣ.» —

Владиміръ сухо отвѣчалъ

И послѣ во весь путь молчалъ.

VI.

Межъ тѣмъ Онѣгина явленье

У Лариныхъ произвело

На всѣхъ большое впечатлѣнье

И всѣхъ сосѣдей развлекло.

Пошла догадка за догадкой.

Всѣ стали толковать украдкой,

Шутить, судить не безъ грѣха,

Татьянѣ прочить жениха;

Иные даже утверждали,

Что свадьба слажена совсѣмъ,

Но остановлена затѣмъ,

Что модныхъ колецъ не достали.

О свадьбѣ Ленскаго давно

У нихъ ужъ было рѣшено.

VII.

Татьяна слушала съ досадой

Такія сплетни; но тайкомъ

Съ неизъяснимою отрадой

Невольно думала о томъ;

И въ сердце дума заронилась;

Пора пришла, она влюбилась.

Такъ въ землю падшее зерно

Весны огнемъ оживлено.

Давно ея воображенье,

Сгарая нѣгой и тоской,

Алкало пищи роковой;

Давно сердечное томленье

Тѣснило ей младую грудь;

Душа ждала... кого нибудь,

VIII.

И дождалась. Открылись очи;

Она сказала: это онъ!

Увы! теперь и дни, и ночи,

И жаркій, одинокій сонъ,

Все полно имъ; все дѣвѣ милой

Безъ умолку волшебной силой

Твердитъ о немъ. Докучны ей