Эвейна - [2]

— Чарльз, ты медлишь.

Инспекция должна быть завершена. Он протянул к перегородке руку и коснулся простых переключателей. Компьютер разблокировал их после его прикосновения, и приподнялась панель, открыв протяженное тускло освещенное пространство, на которое он смотрел сквозь увеличительную линзу. Осмотр проводился визуально, при помощи линз и зеркал, чтобы исключить возможную неисправность электроники. Он добросовестно осмотрел загадочные бункера, ряды контейнеров, бесчисленные флакончики и еще какие-то непонятные предметы, обтянутые пластиковыми мембранами. Когда-то это зрелище восхищало его, наполняло огромным ощущением продуманности, согретым убежденностью в том, что его роль важна и необходима для успеха проекта. Теперь же он просто совершал ритуал.

— Чарльз?

Он слишком долго смотрел, опять погрузившись в задумчивость, пытаясь, возможно, возродить былое восхищение, экстраполируя, заглядывая вперед, воображая самые невероятные картины будущего. А может, просто немного задремал от скуки, обиженный превосходством компьютера.

— Чарльз, все функционирует оптимально?

— Да, Эвейна, как всегда.

— Тогда возвращайся в кресло, Чарльз. Я должна проверить твой метаболизм.

Он ощутил, как под его рукой шевельнулся переключатель, панель снова заперла переборку, а потом медленно вернулся в кресло, сунул правую руку в знакомое отверстие. В его плоть погрузились датчики, он ощутил легкое пощипывание от поверхностной стимуляции кожи. Он откинулся на спинку, закрыл глаза, и представляя гладкое лицо в рамке светлых волос, голубые глаза, возможно, чуть встревоженные, пухлые губы сжаты, а платье, когда она наклоняется вперед прочесть результаты исследования, чуть-чуть, совсем немного отходит от плеч и груди.

— Ну как, сестра, я буду жить?

— Сестра?

— Сейчас, Эвейна, ты медицинская сестра. Некто, кто заботится о больном. Я болен?

— Ты не не действуешь с оптимальной эффективностью, Чарльз.

— И это означает, что я болен. Вылечи меня, Эвейна.

Он почувствовал, как вслед за прикосновением чего-то в нем стала нарастать эйфория. Наверное, какая-то инъекция, догадался он, препарат, что развеет его депрессию и нарастающее чувство тревоги. Помогло ее подчинение, сам факт, что она выполнила его инструкцию. Человек всегда должен быть главенствующим партнером.

Все еще не открывая глаз и представляя, как она выпрямляется с улыбкой и выражением привязанности и материнской заботы на лице, он произнес:

— Сколько уже, Эвейна?

— Ты неточен, Чарльз.

— А ты упряма. Ты ведь прекрасно знаешь, о чем я спрашиваю. Сколько мы уже путешествуем в этой жестянке?

— Очень долго, Чарльз.

Слишком долго, подумал он. Так долго, что время потеряло смысл. Пока он мчался почти со скоростью света, направляясь к далеким звездам, его метаболические часы стали идти медленнее из-за эффекта сжатия. Дома могло пройти уже и десять тысяч лет. На корабле же они превратились в целую жизнь.

Эта мысль мешала ему, и он начал ее отгонять, пользуясь помощью введенного препарата и комфортным присутствием женщины. Он снова неощутимо для себя скользнул в воспоминания, снова услышал детские голоса отобранных, более низкие голоса инструкторов. Он был избранным. Его тренировали для выполнения важнейшей задачи. Его жизнь будет отдана Великой Экспансии.

Он зашевелился и снова ощутил успокаивающую инъекцию.

— Поговори со мной, Эвейна.

— О чем, Чарльз?

— Выбери сама. Любую тему. Ты высокая, прекрасная блондинка. Как тебе нравится быть запертой в этой машине? Не выпустить ли мне тебя? Ворваться в твою тюрьму и пригласить тебя на прогулку?

— Ты становишься нерациональным, Чарльз.

— Отчего же, Эвейна? Сколько ты уже со мной? Пятьдесят лет? Больше? В любом случае, долго. Мы часто разговаривали, и ты, конечно же, должна была измениться с тех ранних дней. Слушай, знаешь, почему я уничтожил книги и все остальное? Я чувствовал, что ты наблюдаешь за мной. Наблюдаешь и презираешь меня. Ты ведь не станешь этого отрицать?

— Конечно же, я наблюдала за тобой, Чарльз.

— Наблюдала и приказывала — сделай то, да сделай это, а вот это сделай как можно быстрей или еще что-нибудь. Иногда ты была просто стервой, и мне следовало бы ненавидеть тебя, но я этого не делал. Я совершенно не испытывал ненависти.

— Ненависти, Чарльз?

— Это такая эмоция.

В его воображении она нахмурилась и покачала головой.

— Молчи, — быстро произнес он. — Не хочу знать, что ты можешь, а чего не можешь испытывать. Ничто, обладая таким голосом, не может быть лишено чувственности.

— Ты иррационален, Чарльз. Наверное, тебе следует поспать.

— Нет!

Он выдернул руку из отверстия прежде, чем она успела сделать инъекцию. Подобную ловкость он проявлял неоднократно, потому что уже не в первый раз сидел и беседовал с женщиной, запертой в этой машине. И все же на этот раз он вроде бы почуял какую-то разницу. Ранее он позволял ей погрузить его в забытье, темноту и мир снов, в котором она приходила к нему, живая, раскрыв объятия, льнула к нему всем телом и увлекала его на волнах полного слияния в какую-то даль, где все было чудесным, а жизнь — полной.

— Я не хочу спать, — сказал он. — Я хочу разговаривать. Хочу узнать, для чего все это нужно. И ты мне расскажешь.