Эвервилль - [6]

Еще немного, и они доберутся до Орегона. В этом она не сомневалась.

2

Жара резко пошла на убыль в конце лета, и на исходе третьей недели августа — когда даже самый зоркий глаз все еще не видел Голубых гор, а дневной рацион сократился на столько, что люди от слабости едва могли двигаться, — у костров заговорили о том, что скоро, но словам дружественных индейцев, от горных вершин налетят не по сезону жестокие бури. Шелдон Стерджис, в то время возглавлявший караван и прежде не проявлявший строгости (одни переселенцы считали, что у него такая манера руководить, другие — что он просто пьяница и безвольный человек), начал сурово подгонять тех, кто задерживал продвижение. Но число больных и слабых росло, участились ошибки и несчастные случаи, вследствие чего приходилось все чаще делать лишние остановки: то отвалится колесо, то скотина поранится, то вдруг завал на дороге.

В первые дни сентября Мэв поняла, что смерть стала их постоянной спутницей. Поначалу Мэв не видела ее, но не сомневалась, что она рядом Смерть была везде, где они ехали, и стоило ей дохнуть или коснуться кого-то, как все поги бали. Деревья, которым в это время года положено плодоносить, теряли листья и стояли голые. Падал скот. Жирели в том сентябре лишь трупные мухи — смерть и мухи всегда неразлучны, не так ли?

Вечером, в ожидании сна, Мэв слышала, как в соседних фургонах люди молятся и просят Бога отвести от них смерть.

Но молитвы не помогали, смерть все равно приходила. Она пришла за маленьким сыном Марши Уинтроп Уилья мом, родившимся в Миссури за две недели до переселения. За отцом Джека Поттрака, таким же грубым и мерзким: он вдруг ослабел и скончался посреди ночи (только не спокойно, как младенец Уинтропов, а с проклятиями и воплями). Она пришла и за сестрами Брендой и Мерил Шонберг, двумя старыми девами: их кончина обнаружилась лишь ночью, когда караван остановился на ночлег, а фургон сестер продолжал ехать, потому что обе умерли, не выпустив поводьев из рук.

Мэв удивлялась, почему смерть забрала именно их. Можно было понять, почему она забрала ее мать: та была красивая, полна любви и доброты. Значит, смерть захотела сделать мир беднее, а сама стать богаче. Но какой ей прок от младенца, старика и двух поблекших сестер?

Мэв не приставала к отцу с этими вопросами: он и без того казался измученным и раздраженным. Фургон у них был, конечно, прочный, лошадь здоровее, чем у многих, но стоило посмотреть в запавшие глаза Хармона, как Мэв сразу понимала: он тоже знал про смерть, скакавшую рядом, как не принятый в обоз всадник Мэв решила рассмотреть ее по лучше, чтобы успокоить отца. Она выследит врага и скажет, например, так: я видела, какая у смерти лошадь, какого цвета у нее шляпа, и, если она к нам приблизится, я тотчас замечу ее и прогоню молитвой или гимном. Не раз Мэв казалось, будто она разглядела темную тень, покачивавшуюся в седле в клубах пыли среди фургонов. Но она точно не знала, кто это, и считала, что лучше молчать, чем сообщать отцу неточные сведения.

Дни шли, становилось холоднее, и, когда впереди наконец-то показались Голубые горы, склоны их от вершин до границы лесов были белыми, а тучи над ними — сизо-черными и тяжелыми от снега.

Однажды утром нашли мертвыми Эбилин Уэлш и Билли Бакстера, чьи летние шашни стали темой для сплетен (с лег кой руки Марши Уинтроп). Теперь они замерзли в объятиях друг Друга, и их нашли в ложбине, куда они ушли, чтобы уединиться вдали от тепла костров, и где их коснулась смерть. Когда на их похоронах Ходдер говорил о том, что они навечно воссоединятся в Царстве Божием, а грехи, что они совершили во имя любви, простятся, Мэв посмотрела в серое небо и увидела кружившие в нем первые хлопья снега. И это было началом конца.

3

После этого она перестала искать глазами всадницу-смерть. Если раньше та скакала рядом с караваном, подумала Мэв, то теперь сменила обличье. Теперь все проще. Смерть стала холодом.

Холод быстро унес множество переселенцев, а тех, кто оставался жить, измучил ожиданием того, что будет с ними впереди. Холод замедлял течение крови и течение мыслей, заставлял руки и ноги неметь, сковывал мышцы, сжимал легкие, наполняя их морозной пылью.

Но даже сейчас, когда столько людей умерло и столько же находилось на грани смерти, Мэв слышала бормотание отца:

— Так не должно было случиться.

Будто кто-то ему пообещал, а теперь нарушил обещание. Мэв не сомневалась в том, кто это был. Мистер Будденбаум. Именно он вложил отцу в душу мечту, одарил его подарка ми, велел идти на запад и строить там город. Он первым прошептал слово «Эвервилль». Может быть, раздумывала Мэв, Уитни не ошибался? Может быть, и впрямь дьявол приходил к ее отцу в обличье мистера Будденбаума и вселил мечту в его доверчивое сердце, чтобы полюбоваться, как потом оно разобьется. Эта мысль терзала ее днем и ночью, в особенности с тех пор, как однажды во время бури отец склонился к ней и сказал: «Мы должны быть сильными, дочка. Нам нельзя умереть, иначе с нами умрет Эвервилль».

Потом от голода и усталости у Мэв начались галлюцинации. То ей казалось, что она, вцепившись обеими руками в борта, стоит на обледеневшей палубе корабля, плывущего из Ливерпуля; то оказывалась в Ирландии, где ела кору и траву, чтобы не болел желудок. Но в минуты просветления она думала: а вдруг это проверка; вдруг мистер Будденбаум решил убедиться, что человек, в чье сердце он заронил мечту об Эвервилле, достаточно силен, чтобы вынести невзгоды и выжить? Догадка казалась Мэв настолько правдоподобной, что она решилась поделиться ею с отцом.