Евангелия и второе поколение христианства - [43]

Ужасная тишина господствовала в то время. Сенат в течение нескольких лет находился в угрюмом оцепенении. Ужаснее всего было то, что не предвиделось выхода из этого положения. Императору было всего тридцать шесть лет. Прошлые периоды лихорадочных припадков злобы были коротки; чувствовалось, что это только кризисы, которые не могут долго продолжаться. Теперь же не имелось никаких оснований рассчитывать на скорый конец. Армия была довольна, народ равнодушен. Правда, Домициан никогда не достиг популярности Нерона, и в 88 году самозванец надеялся низвергнуть его, выдав себя за обожаемого властелина, который доставлял народу такие веселые дни. Тем не менее, не все было потеряно. Представления давались такие же чудовищные, как и прежде. В амфитеатре Флавиев (Колизее) даже были сделаны успехи в отвратительном искусстве развлекать народ. Так что с этой стороны не грозило никакой опасности. Император, между тем, читал только мемуары Тиберия. Он презирал поощрявшуюся его отцом Веспасианом фамильярность; он называл ребячеством доброту своего брата Тита и его иллюзию править миром при помощи доброты и тем заслужить любовь. Он считал, что лучше всех знает требования неограниченной власти, вынужденной постоянно обороняться и формироваться.

В происходивших ужасах сказывались политические причины, а не каприз бешеного. Вызванный потребностями времени отвратительный образец новой власти, подозрительной, боящейся всего и всех, приводящая в оцепенение от ужаса голова Медузы, явилась отвратительной личиной, которой прикрыл свое лицо ученый террорист в защиту от стыда.

Первыми жертвами его бешенства пали члены его собственной семьи. Почти все его двоюродные братья и племянники погибли. Все, напоминавшее Тита, уничтожалось. Эта оригинальная семья, не имевшая предрассудков, не имевшая хладнокровия аристократов и глубокого разочарования римского высшего общества, представляла удивительные контрасты.

Ужасные трагедии разыгралась в ней. Какова, например, судьба Юлии Сабины, дочери Тита, переходившей от преступления к преступлению и окончившей жизнь героинею романа подонков общества в мучениях при выкидыше! Подобная распущенность вызывала странные противоположности. Сентиментальная и нежная сторона натуры Тита проявлялась и у некоторых других членов этой семьи, особенно в ветви Флавия Сабины, брата Веспасиана. Флавий Сабина, будучи долгое время префектом Рима, мог, в особенности в 64 году, узнать христиан; этот мягкий и гуманный человек уже заслужил упрек в низости души, погубившей впоследствии его сына. При римской жестокости низость души была равнозначима человечности. Многие евреи, принятые в интимный круг семьи Флавиев, могли найти именно в этой ее части подготовленных и внимательных слушателей.

Несомненно, что христианские и иудео-христианские идеи проникли в императорскую семью, особенно в ее боковую ветвь. Флавий Клеменс, сын Флавия Сабины, следовательно, двоюродный брат Домициана, женился на Флавии Домицилле, своей двоюродной племяннице, дочери другой Флавии Домициллы, дочери Веспасиана, умершей ранее, чем отец ее стал императором. Неизвестно, каким образом, вероятно, благодаря связи Флавиев с евреями, Клеменс и Домицилла приняли еврейские обычаи, но, по всей вероятности, ограниченный иудаизм, отличавшийся от христианства только значением, которое последнее приписывало Иисусу. Иудаизм прозелитов, ограничивающийся предписанием noachiques, был тот, который проповедовал Иосиф, клиент семьи Флавиев, установленный, как говорили, по соглашению всех апостолов в Иерусалиме. Клеменс был увлечен этим иудаизмом. Домицилла, может быт, пошла дальше и заслужила имя христианки. Но, однако, не следует преувеличивать. Флавий Клеменс и Флавия Домицилла не были настоящими членами церкви Рима. Как и многие другие знатные римляне, они сознавали пустоту официального культа, недостаточность моральных законов, вытекающих из идолопоклонства, и отвратительное безобразие нравов и общества того времени. Очаровательность иудео-христианских идей подействовала на них.

Они видели в этих идеях жизнь будущего, но они не были положительными христианами. Далее мы увидим Флавию Домициллу действующей более, как римлянка, нежели как христианка, и не останавливающейся перед убийством тирана. Принятие консульства Клеменсом означало согласие на жертвоприношение и церемонии вполне языческие. Клеменс был вторым лицом в государстве. Он имел двух детей, которых Домициан предназначал себе в наследники и которым дал имена Веспасиана и Домициана. Воспитание детей Клеменса было поручено одному из наиболее приличных людей, всаднику Квинтилиану, которому Клеменс выхлопотал почетные знаки консульства. Квинтилиан с таким же ужасом относился к еврейским идеям, с каким он относился к идеям республиканским. Рядом с Гракхами, он помещал "автора иудейского суеверия" среди наиболее зловредных революционеров. Кого предполагал Квинтилиан: Моисея или Иисуса? Может быть, он и сам хорошо не знал этого. Выражение "иудейское суеверие" в то время еще охватывало евреев и христиан. Христиане не одни в те времена придерживались еврейского образа жизни, не употребляя обрезания. Многие из тех, кого привлекал закон Моисея, довольствовались только соблюдением субботы, Та же чистота жизни, то же отвращение к многобожию объединяли все эти маленькие: группы благочестивых людей, о которых поверхностные язычники говорили: "они ведут еврейский образ жизни". Если Клеменс и Домицилла были христианами, то очень неопределенными христианами. Публика могла заметить мало из того, что могло касаться обращения этих знаменитых лиц в христианство. Окружавший их веселый мир не знал хорошенько, чем они были: христианами или евреями. Подобные перемены сказывались только двумя путями: во-первых, плохо скрытым отвращением к национальной религии, уклонением от всех внешних обрядов, причем думали, что уклоняющиеся придерживаются тайного культа Бога неосязаемого, неизреченного; во-вторых, кажущейся беспечностью, полным пренебрежением обязанностями и почестями гражданской жизни, тесно связанными с идолопоклонством. Стремление к уединению, к тихой спокойной жизни; отвращение к театру, спектаклям и сценам жестокости, на каждом шагу встречавшимся в римской жизни; братские отношения с людьми низшего ранга, не имевшими в себе ничего военного, которых римляне презирали; удаление от общественных дел, казавшихся пустяками в глазах тех, которые верили в скорое пришествие Христа; мечтательность и отчужденность, - вот что римляне называли одним словом ignavia. Согласно духу времени, каждый должен был иметь столько самолюбия, сколько допускали его происхождение и состояние. Высокопоставленный человек, равнодушный к жизненной борьбе, избегающий проливать кровь, мягкий и гуманный, считался ленивым, опустившимся человеком, неспособным ни на какое дело. Нечестивец и трус служили ему кличками, которые в тогда еще энергичном обществе должны были рано или поздно погубить его.