Евангелие от Магдалины - [147]

И тут машина резко тормознула — мы с Мариной вместе стукнулись в спинки передних сидений и, выпрямившись, улыбнулись друг другу. Но шофер впереди что-то зло сказал Григорию. Видно, что-то произошло на дороге. Мы стали смотреть вперед. По поперечному шоссе медленно двигалась колонна танков. Конечно, в любой сильной стране есть танки, но то, что они передвигались в таком количестве днем, не считаясь с движением на дороге, насторожило меня. Мы переглянулись с Мариной, и во взгляде ее было отчаяние — так же, как, наверное, и в моем. Вот и кончилось счастье. Нам напомнили, в каком мире мы живем и, главное, в какой стране мы находимся.

— Что это? — спросил я у Гриши, тронув его за плечо.

Но он ничего не сказал и даже не обернулся. От его легкого, приятного стиля общения вдруг не осталось и следа. И тут я окончательно понял, что происходит нечто серьезное и даже трагическое. Больше всего, должен сказать, меня напугали даже не танки, а неожиданное резкое изменение Гришиного поведения. То ли он был сейчас настолько напуган, что даже боялся со мной говорить, то ли, наоборот, преисполнился наглости: «Хватит, поговорили»? Скорее я склонялся ко второму. Не зря я всегда чувствовал какую-то угрозу, исходящую от него, — несмотря на все любезности, а может быть, даже благодаря им, — отнюдь не всегда его тон казался искренним. Ничего враждебного он тоже мне не сказал, просто продолжал сидеть неподвижно и молча, глядя вперед. Нам тоже не оставалось ничего другого, как глядеть туда.

Танки все шли и шли — приземистые, в пятнистой камуфляжной окраске.

На перекрестке стоял солдат, также в пятнистом камуфляже, и, держа в поднятых руках флажки, махал ими, скрещивал их, показывая каждой вновь подъезжающей машине, что дорога перекрыта. Какой-то важный господин вылез из большой черной машины и пошел на солдата, крича и размахивая руками. Солдат торопливо запихнул флажки в чехольчики на поясе, и руки его оказались на автомате, и он направил дуло его в сторону господина. При этом вид у солдата был испуганный — но именно так, от испуга, он и может начать стрелять. Следующие машины останавливались безропотно. Потом произошло самое ужасное: солдатик остановил «скорую». Водитель ее заехал гораздо дальше, чем остальные машины, видимо надеясь проскочить между танками. Из машины выскочил доктор в белом халате и стал кричать на солдата — и снова тот схватился за автомат. «Скорая» развернулась и поехала обратно. Нет, понял я, в этой стране ничего у нас не получится. Это имело и самый конкретный смысл: с Мариной, очевидно, нам скоро придется проститься, чтобы не увидеться больше никогда. С этой отчаянной мыслью мы и глядели друг на друга. Наша машина тоже развернулась и поехала назад.

Мы вернулись по моей просьбе к больнице. Марина поняла, что наша миссия в России заканчивается, и смотрела на меня умоляющим взглядом. Но что я мог сделать? Судя по происходящим событиям, — Гриша наконец-то разговорился и перевел мне то, что сообщало радио, — не только нашей акции пришел конец, но и вообще отношениям между нашими странами! Однако взгляд Марины будоражил меня. Не мог я все бросить просто так!

— Если я успею, я сделаю альтернативную операцию, по Блелоку, — сказал я Марине. — И Ксюша некоторое время сможет жить. А потом, я надеюсь...

Марина сияла! Поцеловав ее, — Гриша глянул на это с некоторым изумлением, и пускай, — я ушел в больницу.

На следующее утро мы с Джуди спустились в холл гостиницы «Ленинград». После того как нас стали часто показывать по телевизору и о нашей акции стала писать пресса, нас переселили в эту гостиницу, впрочем довольно плохую. Спустившись в холл, мы попали в тесную и шумную толпу. Как мы сразу поняли, из отеля не выпускают. Несколько одетых в штатское, но одинаково коротко остриженных парней стояли у стеклянных дверей и сдерживали разъяренную толпу: люди приехали в этот прекрасный город, видный сквозь стеклянные двери, вовсе не для того, чтобы торчать здесь. Можно было пожалеть и этих парней, выполняющих приказ, — обливаясь потом, стараясь при этом улыбаться, они извинялись сразу на многих языках, объясняя, что все это делается для безопасности гостей, — в городе возможны военные действия.

В холле было много очень хорошо выглядящих, явно приехавших из-за границы людей, громко и яростно говорящих по-русски. Употреблялись и некоторые неофициальные обороты речи, которые я тоже научился тут понимать. Джуди объяснила мне, что как раз сейчас происходит здесь «Конгресс соотечественников» — знаменитые русские со всего мира, поверив сведениям о радостных переменах в России, приехали сюда на конгресс — и вот как тут их встретили: устроили путч! Я уже видел танки по телевизору (а не только из машины), но все же надеялся, что мы как-то проскочим. Должен заметить, что в русской толпе тоже не было отчаяния или уныния, все говорили громко и решительно, некоторые даже весело — было ясно, что происходящее взволновало, но не испугало их. Все они были полны решимости и теперь оживленно обсуждали — как быть. Я тоже решил не бездействовать. Я протолкался вперед, к охраннику, чье лицо показалось мне наиболее сообразительным и симпатичным, и стал настойчиво, то по-английски, а потом даже по-русски, как мог, объяснять ему, что я американский хирург и должен сейчас делать операцию русской девочке, жизни которой угрожает опасность.