Евангелие от Магдалины - [139]

Но тогда я еще не знал всего этого — лишь испытывал легкое беспокойство: мои все еще не собрались, а Джуди живет совсем рядом, в городке Игл-Рок. Но когда ее «понтиак», шурша галькой, подъехал к моему крыльцу, я был настроен вполне еще решительно: никакой России!

Джуди — она выглядела, кстати, великолепно! — любезно поздоровалась со мной и Мартой (Марта кинула на меня тревожный взгляд), и мы с Джуди уселись возле бассейна.

— Извини, но в доме хаос! — объяснил я ей (приглашение в кабинет предполагало разговор более долгий).

Джуди, вздыхая, стала рассказывать о бедной русской сиротке, которая умирает с Тетрадой Фалло — комбинированным пороком сердца. Речь идет буквально о неделях, о днях, которые ей остались. Она знала, чем меня зацепить, — о хирургии, особенно детской, я не могу думать равнодушно. Но и разбираюсь я в этом несколько лучше, чем Джуди!

— Но они же могут сделать ей временную операцию по Блелоку, — терпеливо объяснил ей я. — Она продлит девочке жизнь — на месяцы, если не на годы. Операция абсолютно безопасная, но кровь обогащается кислородом, ребенок может дышать, быстро растет и крепнет. Ведь советская хирургия известна как одна из лучших в мире! Неужели они не способны сделать даже такую простейшую операцию?

— Боюсь, что в России не осталось уже ничего советского, — со вздохом произнесла Джуди, — в том числе и хирургии.

— Конечно, мы поддерживаем их перестройку, — сказал я. — Но это же не означает, что мы должны делать все за них?

— Я надеюсь, только какое-то время, — сказала Джуди.

Я знал, что за ней стоит большая политика, один из самых известных сенаторов — ее близкий друг. А с большой политикой лучше не ссориться... Но...

На крыльце, с трудом двигая рядом с собой огромную сумку, появился младший, Карл, рыжий и в веснушках — похожий на мать. Карл увидел нас с Джуди в креслах у бассейна и крикнул весело:

— Я первый, па!

— Молодец! Ты первый поедешь на рыбалку с дядей Биллом!

Я встал. Но Джуди по-прежнему сидела. Пришлось и мне сесть. Я, конечно, понимал, что в России, после крушения власти коммунистов, должны восторжествовать подлинные ценности, и все мы должны способствовать этому. Но... Я поглядел на счастливого Карла...

— Пусть поедет Фред — он хороший хирург!.. И только что вернулся из отпуска.

— Комиссия даст деньги, только если поедешь ты! — отчеканила Джуди. — Важная международная акция «Путь к сердцу» в твоих руках.

Я с отчаянием посмотрел на счастливого Карла.

— Не берите много личных вещей! — инструктировала нас Джуди. — Вероятней всего, что их украдут! Все аэропорты в России фактически захвачены бандами.

И первой радостью по прилете в Петербург были неукраденные наши вещи. Видимо, даже русские бандиты оценили, что мы приехали спасать русских больных.

Помню маршрут из аэропорта в город. Таких темных улиц я не видел раньше никогда. Было впечатление, что идет война и город замаскирован от бомбежки. Было тревожно и даже страшно. Через неделю я уже был полностью очарован Россией!

Это была не жизнь, а сплошное приключение. Город был нищий и грязный, но всегда возбужденный, часто радостный. Проносились орущие толпы с какими-то лозунгами, чуть не на каждой площади бушевали митинги — и эта энергия передавалась и нам. Мы чувствовали, что приехали сюда в важный для страны момент и действительно можем как-то повлиять на ее историю. Хотя что нам есть и как нам жить, было неясно. Нас поселили в недостроенной больнице, где еще не было даже воды! Но потом появился Гриша и многому нас научил. Он повез нас в «Березку», там мы напихали во все карманы американских сигарет, и это оказалось нашим спасением. Наши доллары никто не брал (боялись). И наш «куратор» (я правильно называю?) сказал нам, что если мы будем давать доллары, то можем «уехать надолго в Сибирь». А сигареты оказались лучшей валютой. За одну пачку «Мальборо» можно было доехать куда угодно, покушать в кафе. Однажды я шел в гости и заблудился. Ко мне подъехала полицейская машина. Я боялся, что меня заберут в русскую тюрьму (я был не очень трезв), но за две пачки «Мальборо» они довезли меня до места и потом долго жали руку, желали успехов. А потом началось знаменитое русское гостеприимство, и я понял, что Россия — самая веселая и душевная страна!

Но насчет дела, ради которого мы приехали, все оказалось не очень просто. Было такое ощущение, что кто-то препятствует нам. Я думаю, это были не медики, — мы с ними активно общались, и они нравились мне. Мешал кто-то другой. Прошло уже две недели, а я еще не сделал ни одной операции. Я читал лекции, показывал мои фильмы об операциях, но ни разу еще не встал за стол. Больница, где мы работали, производила очень странное впечатление. Не было хороших инструментов, многих абсолютно необходимых хирургических препаратов. Даже нитки, как с мрачной усмешкой сказал мне Харитон Борин, главный хирург, — даже нитки они используют по нескольку раз: сначала для одной операции, потом вытягивают их и применяют для следующей. Мы готовились к чему-то такому и привезли много всего, но такого ужаса я не ожидал. Больше всего меня поразил ад в приемном покое: окровавленные, умирающие больные лежали там часами — и почти полностью пустые больничные палаты. Борин объяснил мне, что государство почти полностью прекратило финансирование медицины. Всем дали свободу — главным образом, свободу от денег, — и теперь, чтобы выжить, они вынуждены брать с людей плату за пребывание в больнице. А денег никому не платят, поэтому палаты пусты. Я подумал: весь наш приезд не есть ли чья-то большая провокация?