Евангелие от Чаквапи - [10]

* * *

Странный гул доносился, словно издалека, пол подо мной дребезжал… Тяжелые веки, будто склеенные, с трудом разлепились, и я увидел, что сижу, прижавшись спиной к стене в салоне небольшого самолета. Голова раскалывалась на части, кровь в висках стучала, как молот по наковальне. Рядом Ник — уже хорошо. Он сидел насупившись, устремив меланхоличный взгляд в пол. Наши левые руки были пристегнуты наручниками к металлической скобе, прикрученной к стенке большими крепкими болтами. Кроме нас в салоне находился только Гарсия. Устроившись в мягком кресле в хвосте самолета, он покуривал сигарету, потягивая из горлышка бутылки пиво. Он был расслаблен, а на лице его сияла умиротворенная улыбка. Заметив, что я пришел в себя, мексиканец подмигнул мне и осклабился еще шире.

— С прибытием! — воскликнул он, приподнимая бутылку вверх, словно хотел чокнуться, и засмеялся собственной шутке.

— Весело ему, гаду, — угрюмо процедил Ник, не поднимая глаз.

— Куда летим?

— Не знаю, — равнодушно отмахнулся Ник. — Выглядывал минут двадцать назад в иллюминатор, кругом вода. И пять минут назад тоже была только вода. Может, на остров везут какой, чтобы мы сбежать не смогли?

— Не вижу логики — мы бы и из подвала того не сбежали.

— А может, правда? — Ник исподлобья покосился на Гарсию. — Выкинут нас на каком-нибудь маленьком необитаемом острове, где ни черта нет.

— Едва ли, — возразил я. — Слишком уж романтично.

— Хороша романтика! — Он скривился, давая волю воображению. — Будем бродить там, как Робинзон Крузо и Пятница, пока не одичаем и не сожрем друг друга.

— Чего гадать, давай этого говнюка спросим, — я кивнул на Гарсию и окликнул его. — Эй, куда летим? И что за работа нам предстоит?

Мексиканец оживился. Он хотел говорить, это было видно по его загоревшимся глазам и, вероятно, лишь жесткие указания Ромео сдерживали его. Но теперь Ромео был далеко, а ему не терпелось увидеть наши убитые горем лица. Он затушил сигарету, бросил в стоявший рядом ящик опустевшую бутылку, встал и подошел к нам. Склонившись, чтобы его было лучше слышно за гулом мотора, он заговорил медленно, с расстановкой:

— В рабство. Вы будете работать как рабы, пока, суки, не сдохните от малярии, или от невыносимых условий. Но перед тем, как вы сдохните, вас превратят в безвольных скотов, готовых лизать ноги хозяину. Готовых ради плошки вонючей похлебки, кишащей жирными червями, выполнять любые его прихоти. И одним из ваших хозяев буду я, — он гордо расправил плечи, торжествующе глядя на нас. — Я стану…

— С этим все ясно, — пытаясь оставаться спокойным, перебил я его излияния. — Что будет с Мари? Твой брат сдержит слово?

— Слово, данное таким уродам, как вы? — Гарсия раскатисто хохотнул. — Не-ет. Вы теперь рабы… Скот… Обыкновенный скот.

— Что с ней будет? — Ник напрягся. — Ромео убьет ее?

— Убьет? Нет. Ромео на всем делает деньги, — мексиканец придвинулся ближе. — Ромео возьмет за нее выкуп с Родригесов, но не вернет ее. Сперва с вашей девкой позабавятся, а затем отправят в публичный дом. В особый публичный дом.

— Что это значит? — я едва сдерживался.

— Есть такие заведения, которые посещают люди со странными наклонностями. Они готовы платить огромные деньги за возможность делать с женщиной все что угодно — бить, жечь сигаретами, резать бритвами. — Гарсия оскалился, глаза его расширились, он наслаждался, наблюдая, какое впечатление производят на нас его слова. — Последней шлюхе, проданной нами туда, клиент запихнул между ног бутылку из-под шампанского… По самое дно всунул, а потом плясал у нее на животе, стараясь выдавить, но стекло не выдержало, треснуло внутри…

Я ринулся на него, не сумев совладать с бешенством, и едва не достал мерзавца, но прикованный к скобе наручник сдернул меня на пол, разрывая кожу на запястье. Боли я не почувствовал, безумная ярость душила меня, затмевая рассудок. Гарсия остался доволен результатом. Он удовлетворенно хмыкнул, с ожесточением всадил ботинок в мой бок и ушел, усевшись на переднем сиденье спиной к нам. Ник оставался неподвижен, отрешенно уставившись в пол. Губы его сжались в тонкую линию, шея дергалась, будто он пытался проглотить застрявший в горле кусок, а в глазах читалось отчаяние.

Перевернувшись на живот, я уперся свободной рукой в пол и поднялся. Сел, прижавшись спиной к стене. Рука в наручнике была задрана высоко, и кровь стекала по ней, пачкая рукав рубашки. Я медленно вдохнул, набирая полные легкие воздуха. Боль тупая, но не колкая — значит, ребра целы. Сознавая, что именно приступа бешенства добивался от нас Гарсия, я старался успокоиться, но безуспешно. Лютая, первобытная ненависть обуревала меня, выхлестывая наружу дикие, звериные инстинкты. Я хотел прикончить мерзавца, удушить его собственными руками, порвать, переломать ему хребет в каждом позвонке, вырвать поганый язык и заставить сожрать его. Меня трясло, зубы скрежетали, а кулаки сжались так, что заныли пальцы.

— Тварь, — выругался я тихо, по-русски. В шуме мотора Гарсия не мог расслышать моих слов, но обернулся, глядя на нас, и громко захохотал. Я ткнул пальцем в его сторону, ребром ладони медленно провел по горлу и улыбнулся в ответ. Глаза мексиканца вспыхнули, он начал было подниматься с кресла, но потом вновь опустился и уставился в иллюминатор.