Евангелие от Андрея - [10]
– Смотри Паш, здесь эсэсманы из Норда стояли, – показал он, открывая ящик.
– Ты осторожнее. Рванет еще.
– Да здесь уже все рвануло что могло. Смотри Паш!
Антон держал в руках промасленную тряпку, в которой что-то было завернуто.
– Точно рванет! – предостерег его Павел.
Но Антон уже развернул тряпку. В ней был завернут большой ларец из странного металла с нанесенными на него надписями и рисунками.
– Бери, и топаем отсюда, – поежился Павел, – Чего-то мне не по себе. Как смертным холодом пахнуло.
– Может, поищем еще?
– Топаем! Жадность фраера сгубила.
Антон поднял тряпку, завернул в нее ларец, Обратно до катера они добрались быстро. Взялись за весла и погребли к Валааму.
Все прошло без приключений. Через два часа они причалили к первому острову архипелага. Встретили на нем рыбаков на баркасе. Фляга спирта произвела на них неизгладимое впечатление, и уже через полчаса пламенное сердце финского катерка, напоенное долгожданной соляркой, стучало так же ровно как раньше. Через короткое время эсэсовская калоша входила в бухту Монастырскую на главном острове Валаама, под самыми стенами монастыря. Порыскав по акватории, друзья забились в протоку за островок и причалили там. Договорились с местными парнями, оставили свое плавсредство на их попечение и потопали отдыхать в монастырскую гостиницу, которую Антон, благодаря своему врожденному обаянию устроил в пять минут, поговорив с матушкой настоятельницей.
Развалившись в келье облагороженной евроремонтом, посасывая пиво из банки вперемешку с водкой из горла. Он, отмякнув от всех этих благ цивилизации, с интересом рассматривал их находку.
Ларец был достаточно большой и тяжелый. Замок был с секретом, но не для Антона, в свое время вскрывавшего бронированные сейфы, о чем он обычно не распространялся. Поэтому после небольшого мозгового штурма и изучения всяких узорчиков, и завитушек, он услышал долгожданное «Щелк». Крышка мягко подалась, на что он честно говоря не рассчитывал. Внутри ларца лежал мягкий сафьяновый чехол красного цвета с нанесенным на нем рисунком. Антон растянул шелковый шнур. Внутри чехла намотанные на тонкие стержни, лежали свитки. Чем-то они напомнили Антону ткацкие бобины, которые он видел в Иваново на фабрике. Антон с осторожностью тронул свитки. Он насмотрелся в голливудских фильмах, как те рассыпаются в прах от прикосновения. Свитки остались целыми. Он достал один из них. На нем были письмена, очень похожие на буквы на колодце. Он вспомнил, Павел назвал их глаголицей. Антон повернулся к Павлу, тот, свернувшись калачиком сопел на кровати. «Не буду будить, пусть дрыхнет», – решил он. Упаковал свитки в чехол, закрыл крышку ларцы, завернул его в тряпицу. «А жаль что не бриллианты!», – подумал со вздохом, – «Тоже мне клад!». Подвинул рюкзак и стал убирать сверток в него. В глаза ему бросился знак, проступающий сквозь грязь и масло тряпицы. Руна Хагель. «Вот кто клад-то раскопал! Может там, и были бриллианты, так эта морда финско-нацистская себе прикарманила», – не зло подумал он, повернулся на бок и заснул, под монотонную молитву паломников в соседнем номере.
Варашев камень.
Остров Мантсинсаари.
Финские бункера.
Место высадки первого десанта на островах.
Острова архипелага Валаам.
Валаам.
Почему-то ему снился Иоанн Креститель. Прямо вот так как на картине Иванова «Явление Христа народу», что висит в Третьяковке, где он не был наверно уже лет десять. Это точно. Он повернулся с боку на бок, продолжая слышать, как молятся паломники, сон стал только ярче. Он ясно различал стоящего на берегу Иоанна.
Иоанн Предтеча проповедовал на берегу. Поверх обнаженного тела, сожженного солнцем, он надел вместо власяницы одежду из верблюжьей шерсти, как знак покаяния его самого и его братьев. Он внушал всем, что Мессия появится скоро, как мститель и исполнитель правосудия, и, подобно древним героям, поднимет народ, прогонит корыстолюбивых и покарает всех виновных, а затем, торжественно вступив в святой град Иерусалим, восстановит царство в мире и справедливости и вознесет его выше всех народов земли. Он проповедовал народу скорое появление Мессии и увещевал, что нужно подготовиться к его появлению раскаянием и очищением сердца. Возродив обычай священных омовений, он как бы призывал всех совершить внутреннее очищение перед последней битвой. Его пламенная проповедь перед толпами народа в величавой раме пустыни, перед священными водами, между строгими горными хребтами, действовала на воображение как волшебная песнь и привлекала множество людей. Она напоминала славные дни древних пророков. Она давала народу то, чего он не находил в храмах. Внутренний толчок и, вслед за страхом раскаяния, веяние надежды, смутной и чудесной.
К Иоанну Окропителю сбегались со всех концов империи и даже из еще более отдаленных стран, чтобы послушать святого пустынника, который предвещал Мессию. Народ, привлеченный его словом оставался у берегов целыми неделями, разбив близ обрыва целый лагерь и не желая уходить вдаль, чтобы не пропустить появления Meccии. Многие предлагали взяться за оружие, чтобы под его предводительством начать священную войну. Иоанн погружал в воды своих последователей, имея целью смыть грех с тела после очищения души исповедью и благими делами. Обряд этот был не нов и восходил к ритуальным очистительным омовениям древних, на арамейском языке называемом «твила» – окропление. Он и прозвище свое – Иоханан ха-Матбил или Иоанн Окропитель получил от этого ритуала., Ессеи толковали это как символ «раскаяния во искупление греха».
