Ева Луна - [135]

Договорив, я немного помолчала, затем встала, отряхнулась и пошла спать в гамаке. Рольф Карле так и остался сидеть у костра.

* * *

В ночь с четверга на пятницу к нам присоединился команданте Рохелио; он появился в деревне так скрытно, что даже собаки не почуяли и не услышали его; о прибытии командира знали только его бойцы, которые умели спать с открытыми глазами. Я стряхнула с себя ночное оцепенение и выскочила из хижины, чтобы встретить и обнять его, но не успела сделать и пары шагов, как он одним коротким жестом остановил меня; что ж, мне оставалось лишь смотреть на него и слушать, что он будет говорить. Наверное, он был прав: было бы некрасиво и нечестно демонстрировать свидетельства нашей близости на глазах у других — у тех, кто так долго был лишен возможности любить и быть любимым. Партизаны приветствовали командира простыми, грубыми шутками, рукопожатиями и дружеским похлопыванием по плечу; только в этот момент я поняла, насколько они ему доверяют: как только он появился в лагере, с его бойцов словно спало страшное напряжение. Ощущение было такое, будто в его присутствии они не боятся за свою жизнь и готовы вверить ему свои судьбы, зная, что с ними ничего не случится. Он притащил целый чемодан с военной формой, все кители были тщательно отглажены и аккуратно сложены, на всех уже были нашиты погоны, к каждому прилагались форменные ботинки и головные уборы. По его требованию я принесла и показала ему муляж гранаты.

— Неплохо, — кивнул он. — Сегодня с утра нужно будет передать твое тесто в тюрьму. Никакой металлодетектор его не обнаружит. Ночью товарищи сделают себе оружие.

— А они сообразят, как пользоваться этим материалом? — спросил Рольф Карле.

— Думаешь, мы это не предусмотрели? — рассмеялся команданте Рохелио. — Мы уже передали им предварительные инструкции, и я уверен, что камни они заготовили. Нужно будет только обмазать их этой массой, придать ей нужную форму и дать просохнуть несколько часов.

— Заготовки надо разделить на порции и положить в полиэтиленовые пакеты, чтобы материал не высох раньше времени. Нужную текстуру можно создать черенком ложки. Главное, дать потом этой игрушке высохнуть, она затвердеет и потемнеет, на первый взгляд от металла и не отличишь. Еще хорошо бы воткнуть в нее поддельный взрыватель до того, как материал схватится и затвердеет, — напомнила я.

— Да, в нашей стране возможно все, тут даже оружие можно делать из теста; впрочем, и тесто у нас бывает несъедобное. В общем, никто не поверит, что это документальный репортаж, — вздохнул Рольф Карле.

Двое молодых индейцев сплавали на пироге к тюрьме и передали своим соплеменникам, работавшим на кухне, мешок к продуктами. Среди нескольких гроздьев бананов, кукурузных початков и пары головок сыра лежали и свертки Универсального Материала. На вид они были совершенно невинные, больше всего напоминая тесто для приготовления грубого хлеба, и не привлекли внимания охраны. Солдаты уже привыкли, что индейцы, чтобы разнообразить казенный рацион, иногда передают своим близким, работающим в тюрьме, привычные для них продукты. Тем временем партизаны еще раз обсудили все детали плана и стали помогать индейцам собираться в дорогу. Те уже упаковали свои жалкие пожитки, связали лапы курам, приготовили еду на дорогу и проверяли, не было ли что-нибудь забыто. Они не впервые переселялись с места на место, но сейчас им было грустно. Они прожили на этой поляне уже несколько лет, и это место им нравилось. Отсюда было недалеко до Аква-Санты, до шоссе и до реки. Тем не менее на следующий день им предстояло уйти отсюда еще дальше в сельву: как только солдаты узнают, что они помогали мятежникам, сюда тотчас же будет прислан карательный отряд и наказание будет страшным. За куда менее серьезные провинности солдаты стирали с лица земли целые деревни, убивая их жителей всех до единого; порой в ходе подобных карательных операций уничтожались целые племена; вместе с погибшими навеки исчезала в сельве и память о народах, населявших когда-то эту землю.

— Бедняги… их осталось так мало! — сказала я.

— Ничего, им еще предстоит обрести свое место в революции, — заверил команданте Рохелио.

Индейцам не было дела ни до революции, ни до других забав, которыми тешили себя представители этой омерзительной расы; такое длинное сложное слово, как «революция», они и произнести-то не могли. Они не разделяли идеалов партизан-герильерос, не верили их обещаниям, не понимали, за что и почему те воюют, а если и соглашались помочь им в деле, цель которого была им абсолютно неведома и не представляла для них никакой ценности, то лишь потому, что считали военных своими заклятыми врагами и любая помощь повстанцам была своего рода местью хотя бы за часть бед и несчастий, которые принесли на их земли вооруженные люди в одинаковой форме. Вождь племени прекрасно понимал, что, даже если бы его люди остались в стороне, военные все равно объявили бы их соучастниками преступления: слишком уж близко была их деревня от реки и от тюремного острова. Никто не дал бы им возможности оправдаться и представить доказательства своей невиновности; чудовищная по своей жестокости кара все равно настигла бы племя. Оставалось лишь смириться и не отказывать в помощи тем, кто сражается неизвестно за что, но по крайней мере выступает против извечных, жестоких врагов. Вождь решил, что поможет молчаливым бородачам, которые хотя бы не отбирают у него еду и не лапают его дочерей. Естественно, он понимал, что после этого ему и его людям придется уйти с обжитого места; за долгие недели перед операцией он продумал маршрут отступления; их путь пролегал через самую непроходимую сельву; пробираться через такие заросли было мучением даже для самих индейцев, но военные в таких условиях продвигались еще медленнее; таким образом, у безоружных индейцев появлялась хоть какая-то фора во времени. Точно так все и происходило на этом континенте в течение последних пятисот лет: одни шли вперед, другие отступали, одни преследовали, другие уходили.