Ева и двадцать три Адама - [3]

– Я не подумала об этом, капитан, – прошептала бедняга. – -Ну, если вы осознаете свою ответственность и приступите к делу, мы забудем об этом недоразумении. Вы согласны?

Она отрицательно покачала головой.

– Капитан, я… я еще не знала мужчины. Я хотела… для жениха…

Она замолчала. Капитан бросил на меня испепеляющий взгляд: чтобы офицер-психолог нанял на работу экипажную девицу-девственницу, это не лезло ни в какие ворота!

– Но она предъявила необходимые медицинские свидетельства, подписанные сертификаты… – прохрипел я.

– Это фальшивка. Я заплатила за них пятьдесят кредитов, – спокойно заявила Ева.

– Лучше, если вы сейчас отправитесь к себе в каюту и там подождете нашего решения, – резко подвел черту капитан.

Ева удалилась, и воцарилось тягостное молчание.

Нарушил его лекарь Толбертсон: – – Мне кажется, спорить не о чем. Несмотря на наше уважение к эмоциям и внутренним запретам девушки, мы либо немедленно пускаем ее в работу, либо бросаем в реактор и молимся Богу, чтобы живыми добраться до Сириуса. Лучше вообще не иметь женщины, чем иметь динамистку!

Я с надеждой смотрел на капитана, который был джентльменом до кончиков ногтей: не может быть, чтобы он подверг девушку насилию или решил отправить на смерть.

Но капитан печально процедил: – – Боюсь, что Толбертсон прав. Присутствие Евы на борту более опасно, чем вообще отсутствие экипажной девицы. Придется отдать приказ о ее уничтожении.

– Нет, подождите! – Я выдавил жалкую улыбку. – У нас есть средство использовать Еву Тайлер в качестве экипажной девицы, не разрушая ее личность…

Глаза капитана превратились в амбразуры, из которых вот-вот вылетят стрелы.

– Есть одно снадобье… Оно производит временное короткое замыкание логических центров головного мозга и не вызывает привыкания. Можно дать Еве это лекарство и обеспечить ее функционирование в роли постельного робота. В конце путешествия мы прекратим обработку и внушим ей, что она девственница, и вручим ее женишку. Никто не пострадает, и мы обзаведемся экипажной девицей…

Минут двадцать мы обсуждали это мое предложение со всех сторон. Никому не нравилась эта идея, но никто не видел иного решения, и все проголосовали «за».

Я зашел к Еве без стука и не удивился, когда застал ее в нервном припадке. Сел рядом, погладил по головке, будто она была моей дочерью, а не корабельной девицей.

– Все устроилось, Ева. Никто до вас не дотронется. Я принес лекарство, чтобы вы успокоились.

Она доверчиво посмотрела на меня. Я протянул ей таблетку и стакан воды.

Она проглотила ее, и я минут десять наблюдал, как личность Евы Тайлер потихоньку исчезала. Глаза стали пустыми, губы сложились в глупую ухмылку.

"Это нужно для общего блага, – повторял я. – Вопрос выживания.

Насущная необходимость". Но, как я ни старался убедить себя в этом, на душе кошки скребли.

Мы привыкли к состоянию Евы, и вскоре никакие комплексы не мешали нам навещать ее. Не было ни одного человека на борту, кто бы не прибег к ее услугам, даже капитан и я. Некоторые навещали ее часто, другие редко, в зависимости от своего темперамента. И она всегда была на месте и никому никогда не отказывала. Чувство вины постепенно во мне ослабело. Все вело к понятному концу: мы прилетим на Сириус живыми, а она никогда не узнает о той роли, которую играла на борту корабля. «Чистота, – повторял я себе, как знающий офицер-психолог, – есть вопрос мышления, а не физического состояния».

В день посадки я «разбудил» Еву. Она пришла в себя и с недоумением осмотрелась. Глаза ее обрели жизнь, взгляд сделался осмысленным.

– Привет, Ева, – сказал я, – мы вот-вот совершим посадку.

– Так… быстро? – это были ее первые слова за восемь месяцев. – Вы знаете, мне снились странные сны. Но я никогда… никогда не осмелюсь вам их рассказать!

Я воспользовался гипнозом и занес в подсознание отчет о путешествии на звездолете, экипаж которого проявил чудеса мужества, отказавшись от услуг экипажной девицы. Снова разбудил ее, поболтал о том о сем и ушел.

– Отец! – на экране появилось мальчишеское лицо Дана Харпера, капитана Седьмого космического флота и моего сына. – Я благодарен тебе, ведь ты – невольный виновник моего счастья! Судя по рассказам Евы, ты так и не получил моего письма, где я сообщал тебе о намерении жениться. И именно ты сделал брак возможным!

– Судя по рассказам Евы? А откуда ты знаешь ее? Мы только что доставили ее…

Дан весело расхохотался.

– Я познакомился с Евой два года назад и именно на ней я женюсь!

– На Еве? На нашей экипажной девице? – я готов был откусить себе язык за сорвавшиеся слова, но они не возымели на Дана никакого действия. Он захохотал пуще прежнего.

– Ева рассказала мне, как она провела тебя. Ей даже немного стыдно за свою проделку. Но я успокоил ее: никто ведь не пострадал, и она сейчас со мной. Посоветуй ей забыть об этом проступке, ты ведь психолог, и знаешь, как это делается. Она послушает тебя. Наше бракосочетание состоится в большой часовне.

– Ты прав, Дан, – процедил я. – Она послушает меня… и никто не пострадал…

«Никто не прострадал, – повторял я себе снова и снова. – Чистота это вопрос мышления. Я человек науки, и знаю, что это так. Я буду помнить об этом, а вечером, на свадьбе, приму Еву с уважением и любовью, словно родную дочь…» Мне сказали, что я так и сделал. Но я ничего не помню, поскольку был тогда мертвецки пьян.