Eurocon 2008 (2). Спасти чужого - [4]

«Блестящая перспектива — умереть от удушья после всего того, что я уже сегодня пережил…»

Инженер уже почти смирился со своей судьбой и даже задремал, когда его пленитель остановился. Вывернулся как бы наизнанку. И, вновь подхватив сомлевшего Песа при помощи двух желтых щупалец, вознес его высоко в небо.

Ошарашенный инженер открыл глаза.

Обнаружил себя в десяти метрах над взгорбившейся волной посреди открытого моря.

И вновь истошно заорал.

Он не смолкал до тех пор, пока заботливые щупальца не поставили его на мохнатый, остро пахнущий крепким черным чаем островок.

Островок мерно баюкало на волнах, а стало быть, он являлся скорее суденышком или, вернее сказать, плотом.

Чтобы удержать равновесие, Пес опустился на четвереньки.

На ощупь поверхность островка напоминала мочало. Она была сухой и кое-где еще хранила память о жарких прикосновениях лучей недавно закатившегося дневного светила.

Эти теплые прогалины невероятно обрадовали Песа, который смертельно продрог и стучал зубами от холода.

Что ж, умирать на островке гораздо приятней, чем в осклизлой утробе морского гада.

Пес опустил голову на мшистый бугор и забылся тяжелым сном лишенца.

* * *

Пес проспал до полудня следующего дня, в общей сложности шестнадцать часов. Даром что на Церере, откуда он спасся бегством в компании своего коллеги Эстерсона, неделями страдал бессонницей — ее не брали никакие пилюли…

Он не сразу понял, где находится — воспоминания запоздали на несколько томительных секунд. А когда понял, помрачнел. Любой помрачнел бы!

Итак, он пребывал на плоту предположительно искусственного происхождения.

Плот состоял из тысяч длинных, мохнатых, тщательно сплетенных воедино водорослей. Вместе они составляли нечто вроде многослойного матраса, настолько толстого, что его поверхность, на которой и лежал Пес, возвышалась над водой метра на два — два с половиной.

Инженер прикинул, что подводная часть, так сказать, грассберга должна быть примерно той же или даже большей величины. Однако, перегнувшись через край и всмотревшись в прозрачную синеву, он с удивлением обнаружил, что плавучий остров погружен в воду хорошо если на метр.

Отчего так? Инженер распотрошил плетение водорослей под собой и обнаружил, что основной объем плота заполняют крайне необычные растения, чьи стебли имеют многочисленные пузыревидные наплывы. Эти наплывы были полыми, их эластичные стенки на ощупь напоминали… надувные шарики.

Предположить, что весь «матрас» вырос сам, по случайному велению природы, было никак нельзя. Плот имел достаточно правильные очертания вытянутого овала. Но главное, рядом с ним, на некотором удалении, плыли плоты-близнецы — числом около двух дюжин.

Никаких инженеров Песов на соседних плотах видно не было. Но на этом сущностные отличия исчерпывались.

Двигались плоты, конечно же, не сами по себе. И не по воле течения.

Их целенаправленно волокли вперед. И притом достаточно быстро, со скоростью парусной яхты, идущей галфвиндом.

Это проделывали собратья той твари, которая давеча похитила Песа из окрестностей утопшего истребителя.

Впрочем, инженер уже начинал догадываться, что истребитель утонул не сам собой, но был умышленно увлечен ко дну.

Пересилив страх и отвращение, Пес все же рассмотрел своих новых знакомцев. И даже смог воскресить в памяти то немногое, что он прочел о морской фауне Фелиции, приуготовляя бегство с Цереры в компании Эстерсона.

«Готов поспорить на миллион терро, это и есть те самые „капюшоны“, о которых сообщает господин Корсаков в своей удалой „Энциклопедии Дальнего Внеземелья“… Помнится, там шла речь о двух главнейших видах исполинских морских животных Фелиции. Первые звались „дварвами“… Так их называют аборигены-сирхи. Наш земной строгий термин — канцеротевтиды, — у Песа была отличная память на сложные слова, — то есть „ракокальмары“. Но этим ужасающим словом редко пользуются даже ученые».

— Кан-це-ро-тев-тид, — вслух произнес Пес и не отказал себе в удовольствии смачно сплюнуть. — Тьфу, вот ведь злая дупа!

Повеселев, он вернулся к своему зоологическому экспресс-анализу.

«Но если верить Корсакову, попадись я дварву, не прожить мне и минуты. Дварв — свирепый, вечно голодный хищник… Вдобавок у дварва должен быть панцирь, похожий на крабий, и четыре длиннейших суставчатых конечности, устроенных по типу скорпионьего хвоста… Которые, впрочем, оканчиваются не ядовитым жалом, а тремя парами острых клешней-ножниц. У моих похитителей суставчатых конечностей не видно… Да и панциря… Напротив, они мягкотелы и блинообразны. Но если это те самые „капюшоны“, то отчего они „капюшоны“, а не, допустим, „блины“?»

Спустя час Пес получил наглядный ответ на этот вопрос.

Когда их флотилия проходила совсем близко от берега — там безымянная местная река впадала в море, сообщая ему свою мутную пресноводную изумрудность, — капюшоны вдруг остановились.

Каждое из этих существ как бы присобралось, сгорбилось, опустив щупальца вниз.

Теперь они приобрели сходство с гигантскими медузами мраморно-желтого цвета.

И вот уже над водой показалось несколько горбов или, скорее, грибных шляпок, совершающих размашистые колебательные движения вверх-вниз.