Eurocon 2008 (2). Спасти чужого - [27]

И чудовищная туша вновь приходит в движение. Измученная, исступленная живая громадина инстинктивно желает только одного: ибавиться от мучителей. Чужаку кажется, что впереди много ртути. Может, оно и так, но его не подпустят даже к орбите Нептуна. Нельзя его подпускать. Это все равно что пустить в свой дом сумасшедшего с огнеметом.

На его дороге пустяк — я.

— Тридцатый, доложите обстановку! — гремит в эфире полковник Горбань. — Что вы там болтаете? Кого покусали?

Быстро он отреагировал. «Самурай» уже совсем близко.

И тогда я делаю неожиданное — в том числе для самого себя.

Разворачиваю нос моего кораблика.

Ловлю в прицел ртутный танкер. Даю увеличение, корректирую наводку.

Мысленно командую: залп!

Какой может быть залп, когда остался всего-навсего один заряд? Но и одного достаточно.

Шар огня — последний! — устремляется к цели. До нее далеко, и плазменный заряд, ослепив на мгновение, летит гаснущей искрой…

Попадание!

Вот это вспышка! Не вижу и приближать не хочу, но могу представить, как из развороченного борта танкера хлещет струя ртути. Вырвавшаяся в космос жидкость мгновенно твердеет ртутными шариками, но этого я тоже, конечно, не вижу. Зато вижу облако газа. Жидкости мало, мой заряд расплавил лишь малую часть запасов твердой ртути в пораженном баке, а больше испарил. Роскошное облако. Часть ртутных молекул, вероятно, ионизована — ты ведь любишь ионизованную ртуть, чужак? Или тебе сгодится и нейтральная?

Не знаю. Но радостно вижу, как нелепая туша космоида приходит в движение. Чужаку больше нет дела до меня, стойкого оловянного солдатика. До внутренних областей Солнечной системы ему тоже нет дела. Набирая скорость, космоид мчится к ртутному облаку, как голодный к хлебу, как обмороженный в тепло, как…

— Тридцатый, что происходит? — неистовствует полковник Горбань. — Тридцатый, вы что, с ума сошли?

Ага. И не сегодня.

Часть II. Не время для слонов

1

Камера — три метра на метр восемьдесят. Койка. Привинченный к металлическому полу стол. Табурет и тумбочка — разумеется, тоже привинченные. Вдруг мне придет в голову обрушить тумбочку на чью-нибудь голову?

Открытый санузел. Стесняться мне все равно некого — сижу в одиночке.

За что, кстати, большое спасибо. Одиночное заключение в кораблике класса «москит» или в тюрьме на военной базе — велика ли разница?

Правда, здесь у меня бывают посетители.

Они докучают. А поначалу меня часто водили на допросы, что было еще противнее. Раздражала не злобность следователя и не дотошность — глупость. Водили меня и к психиатрам — я не понимал зачем. Должно быть, хотели установить, вменяем ли я, и в соответствии с диагнозом решить, куда отправить — на скамью подсудимых или в психушку. Им всем хочется определенности.

Смешно. Нелепая трата времени. Ну придут они со временем к какому-то решению — и что, их жизнь от этого переменится? Ничуть. Моя жизнь — другое дело. Очень она им интересна! Вот мне бы и позволили решать за себя! Я бы выбрал одиночную камеру. Неужели они остались бы недовольны?

Как видно, нет. Предупреждающе дзенькнув — трогательная забота о моей психике, — открывается тяжелая дверь, и в камеру входит адвокат в лейтенантском чине. Кучу бумаг несет. Озабочен.

Здоровается, подсаживается к столу. По привычке хочет пододвинуть табурет — ан не тут-то было. Привинчен на совесть.

— Суд назначен на двадцать пятое.

Мне наплевать, на какое число он назначен, но я спрашиваю:

— А сегодня у нас что?

— Двадцать второе. И помолчите немного, пожалуйста! Мы должны обсудить линию защиты. — Он копошится в бумагах. — Ага… вот. Результат психиатрической экспертизы: вы признаны полностью вменяемым. Но вот заключение медицинской комиссии Внешнего патруля: «В связи с нервным истощением ограниченно годен, нуждается в реабилитационном периоде». Вы сами выбрали Патруль. В соответствии с существующей практикой вы и были туда направлены. Так?

Киваю. К чему он клонит?

— Я намереваюсь построить защиту на том предположении, что в момент совершения вами… э-э… уголовно наказуемого деяния вы находились под психическим влиянием космоида и, следовательно, не можете быть признаны полностью вменяемым на тот момент. Полагаю, речь может идти только о частичной вменяемости. Вы согласны?

— И как частично вменяемый, я буду подвергнут частичному наказанию? — ехидничаю я. — Какая-то моя часть останется в тюрьме, а какая-то пойдет погулять?

— Перестаньте! — сердится он. — Я здесь для того, чтобы вам помочь.

Ага, мне. Я его насквозь вижу. Назначен моим адвокатом, поскольку подошла его очередь, плевать ему на меня с высокой колокольни, перед начальством робеет, однако тешит себя надеждой исполнить долг образцово. Мечтатель хренов. И весь он какой-то неубедительный. Так выглядят неудачники, еще не осознавшие, что уж кому-кому, а им трепыхаться бесполезно — карьеры все равно не сделать, другие обойдут на повороте, — но уже начинающие об этом догадываться. Помочь он мне тщится, ага. Отменный помощник!

— Занятно, — говорю я, превозмогая отвращение. — Ну и как, любопытно мне знать, вы докажете факт этого… психического влияния космоида на меня?

— Доказывать ничего не придется. — Он прямо-таки цветет. — Напротив, это обвинение должно будет доказать, что такового влияния не было. Но ведь оно было, не так ли?