Этюды по детскому психоанализу - [8]

Она вновь повторяет свой вопрос: к кому повести – к невропатологу или психиатру?

Вместо ответа я ей предлагаю разобраться и попробовать понять, почему ей так тяжело со старшим сыном и что в нем она называет странным, но для этого, говорю я, мне надо узнать гораздо больше не только о Вигене, но и о ней самой, о ее семье, об обстоятельствах появления на свет ребенка, объясняю, что без ее согласия и готовности к совместному поиску и размышлениям я ей ничем не могу помочь. Она не раздумывая согласилась на мое предложение.

Мужчина продолжал молчаливо присутствовать. В полусогнутой позе он притулился слева от меня, упираясь взглядом в пол. Виген осторожно передвигался по сказочной комнате замка, не прикасаясь к мячам, разбросанным на полу. Периодически он поворачивался боком к оконцу, незаметно, одним глазом поглядывая за нами. Младший, Карлен, уже перебрался в велосипедную и лихо носился на большом велосипеде, громко сигналя перед дверью, привлекая к себе внимание матери.

Далее беседа с мамой пошла в форме свободного диалога, некоторые фрагменты которого я приведу ниже. Говорила она охотно, откровенно, с долей цинизма, который, как мне показалось, маскировал глубинные безысходность и тоску.

Мужчина, сидящий слева неподалеку от меня, ее муж, отец обоих детей. Замуж эта женщина вышла вынужденно. «За него, – кивая головой в сторону мужа, – я бы ни за что не вышла замуж, но пришлось. Некуда было деваться, случайно забеременела». Она сама говорит о том, что этот ребенок был для них обоих неожиданным и нежеланным.

Семья мужа (она считает это естественным) приняла ее враждебно. Родив, она так и не осознала своего материнства, не чувствовала своего первенца. Он только раздражал ее бесконечным, беспричинным плачем. Как прошла беременность, не помнит. Роды – «вроде ничего». Помнит бессонные ночи, скандалы, вечный плач ребенка.

Что такое материнство, она поняла только со вторым сыном. Для нее он желанный, она его чувствовала всегда.

– Он как я, очень похож на меня. Самостоятельный, некапризный, здоровый нормальный ребенок.

Говоря о младшем, она испытывает эмоциональный подъем. У нее не только меняется выражение лица, которое начинает светиться от загорающихся глаз, но и меняется интонация речи, которая наполняется междометиями и ласкательными суффиксами, становится плавной и певучей.

– А вы, – обратилась я к отцу, – когда вы почувствовали себя отцом?

Не глядя мне в лицо и слегка откинув корпус, он ответил тоскливым голосом:

– До сих пор не чувствую.

Я ловлю в окошке замка одинокий, подсматривающий глаз Вигена, стоящего к нам боком. Глаз скрылся.

Этот тоскливо подсматривающий глаз поразил меня своей символичностью – единственная возможная форма существования Вигена. Нежеланное дитя, плод «греха» – виновник вынужденного брака, осужденный на одиночество за свое желание быть, по сей день не понятое и не принятое ни отцом, ни матерью. Хотя ему очень тяжело, желание жить и быть в нем настолько сильно, что он сумел выстоять, расти, хотя и цепляясь ногами за землю.

Таких детей Ф. Дольто называла «плод плоти» в отличие от тех, кто порожден желанием трех – ребенка и его родителей. Необходимо дать ему шанс быть принятым и выйти из своего сиротского одиночества, нужно ввести его в беседу с родителями. Они должны встретиться, узнать о переживаниях друг друга.

Я спрашиваю согласия родителей на включение Вигена в нашу беседу и объясняю им, что ему очень важно знать правду, что их сын давно ее ищет и готов все услышать. Я обещаю помочь, если им трудно самим начать разговор. Последнее сняло, видимо, с них груз вины и ответственности. Они согласились на мое предложение, отец молча, кивком головы, а мать сказала: «Говорите, если надо, сами все, что хотите».

Я обратилась к мальчику, вновь скрывшемуся в глубине замка.

– Виген, иди сюда, к нам. Твои мама и папа рассказывают о тебе. Я думаю, что тебе хочется узнать, о чем мы говорим. Подойди послушай их. Они хотят, чтобы ты поговорил с нами.

Он долго не показывался, затаившись внутри замка. Мы терпеливо молча ждали. В этой спокойной сцене ожидания было нечто торжественное. Потом Виген медленно, спиной вышел и как-то полубочком направился к нам своей неуверенной походкой с заплетающимися ногами. Подойдя к нам, он, не поднимая глаз, в нерешительном ожидании встал передо мной. И лишь после того, как я вновь предложила ему сесть с нами, он осторожно присел на краешек скамьи между мной и отцом.

Между нами воцарилось напряженное молчание, тишина, которую прервала я, обратившись к Вигену:

– Ты хочешь услышать то, о чем узнала я?

Вместо ответа он еще ниже опустил голову, пытаясь, словно черепашка, спрятать ее внутрь себя. Одновременно начал прятать ладони между коленями. Я продолжила:

– Твои родители рассказали мне историю твоего рождения, они хотят, чтобы ты все услышал, мне кажется, что тебе интересно об этом узнать. Твои папа и мама позволили мне обо всем рассказать тебе, им трудно, видимо, говорить об этом. Ты хочешь знать?

Опять молчание, но осторожный взгляд исподлобья, быстро проскользнувший по моему лицу и вновь спрятавшийся вовнутрь, выдал его желание «подглядеть» запретное.