Этюд в красном и черном - [2]

Коротким глотком князь Ояма допивает вино.

— А чем, по-твоему, «численное превосходство» отличается от примитивной грубой силы? Где же твое самолюбие великого стратега?

— Князь, я иду на риск только тогда, когда это необходимо. Я подчинюсь вашему приказу, но не могу согласиться с вашим планом. Быть может, мой замысел и не блещет оригинальностью, зато он гарантирует нам победу. Если же мы будем действовать в соответствии с вашим планом, мы подвергнем наши войска необоснованной опасности.

Ояма кивает головой в знак согласия.

— Я доверяю тебе как своему лучшему генералу. Смотри, не подведи меня.

Ояма выглядывает из шатра и устремляет свой взор на раскинувшийся на противоположном берегу реки лагерь красных шатров.

— Государь, если вы настаиваете на проведении военной компании по вашему плану, позвольте мне хотя бы как-то уменьшить риск, — говорит Таназаки. — Разрешите мне устранить князя Амимаю. Это подорвет боевой дух их армии и даст нам таким образом тактическое преимущество.

— Вы имеете ввиду убийство.

Таназаки склоняется в церемонном поклоне.

— Вон там, — показывает Ояма на противоположный берег реки, — в том шатре находится Амимая со своими генералами. Уверен, что они сейчас говорят о нас. Если потребуется, генерал, сделайте это, но действуйте при этом со всей осмотрительностью.

Таназаки вновь кланяется.

* * *

— Время, — произносит Игрок в Черном, переворачивая висящие в воздухе песочные часы. — Время для того, чтобы наступила ночь, друг мой. Похоже, я смогу увидеть ваших копейщиков только утром.

— Я вижу, вам не терпится, чтобы поскорее стемнело, — замечает Игрок в Красном. — Вы все время поглядываете на камень убийства.

Улыбку Игрока в Черном не разглядеть под низко надвинутым капюшоном:

— Да, вы правы. Надеюсь, вам повезет сегодня в игре.

— Сегодня ночью, вы хотите сказать.

Игрок в Красном делает ход конем, обозначающим его копейщиков. Под его рукой на доске загораются костры на двух холмах, все остальное поглощает тьма.

В песочных часах медленно пересыпается черный песок.

* * *

При свете луны копейщики Амимаи бредут через луг, устало волоча за собой свои копья. Многие из них буквально спят на ходу. Весь день они провели в марш-броске, стараясь достичь брода раньше основных сил Оямы. «Вот бы нам по четыре ноги, да хвост в придачу», — громко ворчит кто-то из копейщиков. «Эй, приятель, — раздается в ответ, — тогда б мы могли сразу и скакать, и ехать». — «Это еще как?» — «Да ноги бы скакали, а хвост ехал, дурачина!». Раздается недружный смех, и вновь наступает молчание. С тех пор, как стемнело, они едят только холодную пищу, так как князь Амимая запретил разводить костры.

Князь Амимая сидит у входа в свой шатер и плавными взмахами кисти записывает на рисовой бумаге стихотворение. «Ах», — тихо вздыхает он, отрывая взгляд от свитка.

Ночь очень светлая, и все же что-то черное, какое-то легкое облачко — быть может, дым, — заволакивает луну. Амимая встает. Облако растет, превращается в непроницаемую мглу, точно тень от гигантского плаща.

— Генерал Отаке!

— Что угодно, государь? — генерал откидывает полог шатра и выходит наружу, до половины обнажив свой меч.

— Взгляните на луну, Отаке, — Амимая показывает на небо.

Луна светит ярким сине-зеленым серебристым светом, ничто не заслоняет ее, черная тень исчезла без следа.

— В чем дело, государь?

По телу Амимаи пробегает дрожь.

— Вы нездоровы?

Молчание. Наконец Амимая произносит:

— Сегодня ночью луна особенно красива, не правда ли?

Отаке облегченно улыбается: «Да, государь, бесспорно. Я вижу, вы сочиняете стихи».

— Я готовлюсь к битве. Завтра утром прочту их нашим солдатам, — улыбается в свою очередь Амимая. — Ничего не произошло. Можете отправляться спать.

— Государь считает мой план верным?

— Абсолютно. Спокойной ночи, Отаке.

— Спокойной ночи, государь.

— Видимо, я выпил слишком много рисового вина, — бормочет себе под нос Амимая. — Вот мне и мерещится невесть что. — И на какое-то время он погружается в размышления, а затем наносит на бумагу последние мазки кистью.

* * *

Не спуская глаз со своего господина, Таназаки выбирает подходящий момент, чтобы заговорить. Наконец он сообщает:

— Князь Ояма, я выслал воинов-убийц. К утру мы должны получить известие.

Ояма неспешно кивает головой.

— Я слышал, что Амимая накануне сражения часто сочиняет стихи. Я хотел бы услышать, что он сочинит на этот раз.

Ояма делает глоток рисового вина.

— Да, я слышал, что он талантливый поэт. Говорят даже, что некоторые сражения он выигрывал именно благодаря своим стихам. Если он приготовил что-нибудь и на завтра…

— Я дам указания нашим шпионам, государь. Поступили сообщения о том, что конница Амимаи движется, чтобы отрезать наши войска на западном берегу. Я сам немедленно отправляюсь к броду. — Таназаки кланяется и надевает свой шлем. — А за стихами я отправлю нашего лучшего разведчика.

— Счастливого пути, Таназаки. Значит, увидимся утром. Да будет ночь к тебе благосклонна.

— Я сделаю все, что в моих силах, государь.

Когда Таназаки покидает шатер, Ояма, начищая свой короткий меч, замечает на нем какое-то красное пятнышко, которого раньше не было. Ржавчиной это быть не может, но это и не кровь. Он старается соскоблить пятно, но оно не поддается. «Странно», — думает он. И перед тем, как снова вложить меч в ножны, он слегка натирает его маслом и произносит заклинание, чтобы отогнать нечистую силу. «Странно…» Ему интересно, не появилось ли такое же пятно и на его боевом мече, но его он обнажает только на поле битвы.