Этюд в черных тонах - [115]

— Дело в том, что я так до конца и не разобрался, — признал Дойл.

И я подумала: «Он тоже нуждается в объяснении».

— Не могли бы вы рассказать о вашем освобождении? — попросил мистер Икс.

— Сэр, я буду счастлив рассказать вам все, что помню сам, — ответил Дойл.

И он поведал удивительную историю. Два дня назад на ферму в Кроссинге приехал инспектор Мертон и другие полицейские; по словам Дойла, местные старожилы не так давно продали эту ферму на северо-востоке от города и эмигрировали из Англии. Нынешним владельцем являлся некто Генри Леврам. В тот момент хозяина не было дома, зато на стук сразу же вышел дрожащий и растерянный мужчина в жилете; лицо его требовало незамедлительного вмешательства бритвы. Обитатель фермы уверенно объяснил, что его зовут Артур Конан Дойл, что он врач и что он покойник. Ему оказалось гораздо сложнее поверить, что инспектор Мертон и полисмены живы. Хотя Дойл, в принципе, и допускал возможность сообщения между двумя мирами, подобное имело место только на спиритических сеансах, а никак не в хижине с запахом яичницы — Дойл ее недавно поджарил — и лошадиного навоза.

Трогательная подробность: когда полицейские любезно пригласили Дойла отправиться с ними в Портсмут, тот ненадолго забежал на ферму, а потом вернулся к полицейским в своем прежнем облике, зато с толстой пачкой бумаги под мышкой — с этими листами он не желал расставаться (как выразился сам Дойл) «даже за порогом смерти». Это были его записки. По большей части — наброски рассказов о частном детективе Шерлоке Холмсе. По дороге в Портсмут Дойл сделал еще ряд интересных признаний. Он спокойно рассказал о последних своих ясных воспоминаниях, предшествовавших деревенскому существованию: молодой человек по имени Леврам пришел к нему в консультацию с жалобами на головную боль. Дойл начал записывать, а потом что-то произошло. Доктор пришел в себя на ферме, уже покойным. Леврам, который часто его навещал, объяснил, что это и есть тот свет. Дойл оглянулся по сторонам и подумал, что ему доводилось бывать в местах и похуже. Он попросил бумаги и чернил. Дойл признался, что, будучи покойным, он жил так, как ему всегда и хотелось: писать от рассвета до заката, без нужды зарабатывать на жизнь, поскольку никакой жизни уже не было. Голод, еда и насыщение приходили и уходили в простом регулярном круговращении, то же происходило и с другими его потребностями, весьма немногочисленными. К тому же Леврам разделял его увлечение литературой и проявлял большой интерес к этому персонажу, Шерлоку Холмсу. Он помогал Дойлу советами и поправками. Леврам был очень рад, что Дойла вдохновил на создание Шерлока Холмса один врач, его бывший преподаватель. Однажды Леврам воскликнул: «Вот бы тебе познакомиться с человеком, невероятно похожим на нашего Холмса!» Дойл пришел в восторг и попросил о встрече. Но Леврам отговорился чем-то вроде: «Этот человек душевнобольной, а еще я не могу вас познакомить, потому что он до сих пор жив… — И с улыбкой добавил: — Но это как раз дело поправимое». Дойл никогда не удивлялся словам своего друга. Он жил в состоянии совершенного мира и покоя, даже во время длительных отлучек Леврама. «Это просто рай», — однажды признался он, и друзья прослезились, не сдерживая чувств.

Изоляция Дойла не была абсолютной. Леврам время от времени привозил ему письма и телеграммы от родственников; он объяснял, что близкие продолжают писать ему и после смерти. Он просил Дойла отвечать, не упоминая о происшедшей перемене, — всего несколько утешительных фраз, — и Дойл радостно соглашался: он наконец-то понял, как живые общаются с мертвыми. Никому бы и в голову не пришло, что для этих целей служит почта. А ведь это простейший способ.

Редко, очень редко Леврам приезжал вместе с друзьями. Дойл считал этих людей артистами — исходя из их манеры одеваться… или раздеваться. Он сохранил смутные воспоминания о молоденькой девушке, не старше двенадцати-тринадцати лет, прекрасной и гибкой, которая занималась… в этом месте память подводила Дойла. «Главное, что она ходила без одежды», — сообщил он. Во время таких посещений Дойл как будто просыпался после долгого сна. В целом у него сохранились приятные впечатления, как будто доктор принимал участие в хмельной вечеринке и вспоминать об этом было весело.

— Это были сеансы, на которых обновлялось воздействие театра, — сказал мистер Икс.

Дойл нахмурился:

— Театр? Вы имеете в виду?..

— Нечто вроде ментального театра, только более действенное. Жертва испытывает наслаждение и погружается в транс. А потом верит всему, что ей говорят, и делает все, что ей приказывают.

— Кто?.. Кто это делал?

— На этот вопрос сложно ответить. Люди, обладающие властью, — сказал мистер Икс. — И хотя наш любимый инспектор Мертон сейчас, вероятно, допрашивает некоего мистера Константина, некоего мистера Петтироссо, а также мисс Эбигейл, я опасаюсь, что они всего-навсего мелкие фигуры и от них ему ничего не добиться.

— Но… почему?

Мистер Икс вкратце рассказал о шахматах по переписке и о жертвах этой партии. В глазах Дойла, за завесой из недоверчивости и удивления, я разглядела пристальное внимание: он следил за каждым жестом, каждым взглядом, даже за мимикой человека в кресле.