Этюд о крысином смехе - [14]

После нашего появления в замке, труба, без сомнения, стала гораздо чище. Луч потайного фонаря Холмса высветил галерею портретов, заканчивавшуюся зеркалом с двумя черными как уголь лицами – моим и Холмса.

Идти по безмолвным этажам, скрипящим древними половицами галереям и опустевшим залам было не очень-то приятно. Бледный луч фонаря, выхватывающий только небольшой участок пола под ногами, делал окружающую темноту еще более глубокой. К тому же, мне постоянно казалось, что по нашим следам кто-то крадется. Время от времени я вспоминал, что крестом подбит сапог Холмса, а не мой, от этого мне становилось еще тоскливее. Мрачные мысли, а также самая зловещая обстановка замка привели меня в такое смятение, что я совершенно потерял способность рассуждать и механически следовал за Холмсом, рвущимся к своим вожделенным пузырькам.

В кабинете все было по-прежнему – и разбросанные ящики и кипа разлетевшихся по всей комнате, бумаг и кресло, которое моментально отшвырнул в сторону Холмс, кинувшийся к столику с пузырьками.

– О Боже! Неужели это все мое? – бормотал Холмс, набивая ими карманы, цилиндр и перчатки. Я смотрел на Холмса, с нетерпением ожидая того момента, когда последний пузырек окажется у него, и мы, наконец, сможем покинуть замок.

Через несколько минут мы с нашей драгоценной ношей пустились в обратный путь. Взошла луна. Ее свет ложился на пол галереи четкими прямоугольниками узких, как бойницы, окон.

Как только мы вступили в галерею, часы на башне замка начали бить полночь. Мерные удары колокола раздавались прямо над нашими головами, возвещая наступление того часа, когда, по преданиям, разверзаются могилы и неприкаянные души выходят на свободу.

– Полночь… – как-то зловеще сказал Холмс, и пузырьки у него за пазухой зазвенели.

По галерее пронесся легкий ветерок. Где-то внизу хлопнула дверь. Я застыл.

– Тише, Холмс! – прошептал я. – Тише! Там, кажется, кто-то есть.

Холмс замер. Стало так тихо, что удары собственного сердца оглушили меня. Я в очередной раз в душе проклял Холмса и его дурацкую затею с пузырьками.

– Уотсон, – еле слышно прошептал Холмс, – вы…

Протяжный, тупым ножом резанувший по нашим натянутым нервам скрип в клочья разорвал тишину древнего замка. Казалось, этот скрип заполнил собой все – коридоры, комнаты, залы, галереи – каждый уголок замка Блэквудов, от подземелий до шпиля старой башни. У меня подкосились ноги, и я, бессильно цепляясь руками за стену, сполз на пол.

Послышался далекий протяжный, нечеловеческий вой. Вслед за этим раздались тяжелые, мерные шаги и гнетущий звон цепей. Ни разу в жизни я не слышал ничего более ужасного. Мне было плохо, как никогда. К тому же сверху на меня рухнул трясущийся от страха Холмс. Он попытался что-то сказать, но язык не повиновался ему. Шаги приближались – нижняя зала, поворот налево, винтовая лестница, узкий переход в оружейную – все ближе и ближе. Я попытался вспомнить хотя бы одну молитву, но тщетно: от страха все они вылетели у меня из головы.

– Уо…уоу… – я понял, что Холмс хочет что-то сказать мне. – Уо-отсон… Н-н-ниша…

Лязганье зубов мешало Холмсу выразить свою мысль более отчетливо, но я понял, что поблизости есть укрытие! Не теряя ни секунды, я собрал остатки сил и быстро пополз вдоль стены, пытаясь в темноте обнаружить нишу. В том месте, где галерея поворачивала под прямым углом к лестнице, Холмс тяжелым мешком свалился с моей спины и прошептал:

– Это здесь, Уотсон… Это здесь…

Нища была не особенно большой, к тому же, значительную часть ее занимала какая-то статуя, но выбирать не приходилось – шаги доносились уже с лестницы, ведущей на галерею. Мы кое-как забились за постамент и затаились.

И вовремя! В дальнем конце галереи происходило какое-то движение. Что-то зловещее, кошмарное, пугающее двигалось в нашу сторону в темноте галереи. Звук шагов гулким эхом разносился по всему замку. Сам Древний Ужас поднялся из бездонных глубин времени. Миг – и он вступил в полосу лунного света.

Да! Это был призрак! Кровь застыла у меня в жилах. Громадная белая фигура, неизбежная, неотвратимая, как смерть, то исчезала в темноте, то вновь появлялась в лунном свете, с каждым разом оказываясь все ближе, ближе, ближе…

Мгновенно заткнув Холмсу рот, я вжался в холодный пол, уже ни на что не надеясь.

Шаги призрака прогрохотали где-то рядом и стали удаляться. Потом начался ад. Весь замок ходил ходуном: страшные удары следовали один за другим, стены тряслись, с потолка сыпалась штукатурка, пол под нами дрожал, как во время землетрясения, статуя, стоявшая в нашей нише, не удержалась на постаменте и со страшным грохотом рухнула, лишь по счастливой случайности не задавив нас с Холмсом.

Этот кошмар продолжался почти всю ночь. Наконец, удары смолкли, и наступила тишина. Но ненадолго. Крик, в котором слилось все – боль, страх, мука, тоска и отчаяние – потряс нас до глубины души. Меня прошиб холодный пот, Холмс тоже попытался что-то крикнуть, но я продолжал крепко зажимать его рот. Эта ночь была самой ужасной ночью в моей жизни. Казалось, она никогда не кончится, и, когда начало светать, я с трудом поверил в это. В бледном свете наступающего дня отчетливее стали вырисовываться обломки упавшей статуи. Похоже, это была Венера Милосская.