Этология стадных животных - [12]

Все случилось, как мы задумали. Верблюдицы с верблюжатами, когда все стадо отправилось домой, предпочли отколоться от него и остаться в пустыне. Впрочем, это не понравилось ерке. Он неотступно следовал за упрямицами, подгонял их и оставил в покое лишь в километрах трех от дома. По-видимому, на его взгляд это было достаточно близко.

Я не раз замечал, что ерке, поднявшись на самый высокий бархан, осматривается вокруг. Я тоже смотрел окрест в бинокль. Обычно мы одновременно замечали отбившуюся от стада верблюдицу. Ерке отправлялся вернуть ее в стадо, однако его бдительность распространялась примерно на три километра вокруг. Те верблюды, что ушли дальше, оставались им незамеченными. Я старался подкрепить свои наблюдения всеми возможными для меня способами. В этом случае для меня подтверждением догадки послужил тот факт, что два стада верблюдов могут сблизиться не ближе чем на три километра. В противном случае самцы находили друг друга, начинали драться. Обычно же стада верблюдов паслись на еще большем расстоянии.

Именно тогда в пустыне, когда я бродил за верблюдами, у меня возникла идея классифицировать дистанции, на которых животные реагируют друг на друга. На самом большом расстоянии — три километра — верблюды лишь могли отличить, что они видят на горизонте: человека, верблюда или куст. Иной размер, сто — пятьдесят метров, имела дистанция, с которой животные следили за поведением соседей, особенно за направлением их движения. С этого расстояния они реагировали на угрожающие жесты и крики пастухов. И наконец, совсем маленькая дистанция, размером два-три корпуса животного, характеризовала их поведение, когда ерке ухаживал за верблюдицами, когда малыш искал мать, когда верблюды паслись в пустыне и отходили друг от друга настолько, чтобы не мешать друг другу.

Мы вместе с Бавали отправились на поиски верблюдов, которые давно уже не приходили на Культакыр. Приближалась пора отелов верблюдов, и Агали-ага велел сыновьям разыскать всех верблюдиц и пригнать их ближе к дому. С этого дня мы с Бавали иногда на его мотоцикле, иногда он на мотоцикле, а я верхом на лошади, а нередко и пешком скитались по пустыне в поисках верблюдиц.

Из той сотни верблюдиц, что находились под надзором Агали-ага и его сыновей, около половины составляли те дойные верблюдицы и молодняк, что под предводительством грозного ерке совершали единым стадом ежедневный круг по пескам. Годовалые верблюжата паслись неподалеку от Культакыра, возвращались домой одновременно с матерями. Еще два десятка верблюдиц должны были вот-вот отделиться. Их-то и нужно было найти.

Доведись мне решать эту задачу самому, навряд ли я добился бы успеха. За короткий период наблюдений я не мог узнать все места пастьбы верблюдов, направления, в которых они обычно уходят, хотя расспрашивал Агали-ага, отмечал на карте пустыни участки, где паслись верблюды в разные сезоны, пытался связать это с развитием растительности, лужами, которые остаются после редких в пустыне дождей. Постепенно складывалась достаточно определенная картина использования верблюдами пространства пустыни.

На то, чтобы разыскать большую часть верблюдов и пригнать их домой, ушла примерно неделя. Несколько верблюдов мы так и не смогли найти. Агали-ага велел прекратить поиски. Он рассчитывал узнать об их судьбе от соседей-чабанов. Клеймо Агали-ага знала вся округа. Конечно, пропавшие верблюды не могли остаться незамеченными. Ведь каждые три-четыре дня они волей-неволей должны были идти к водопою, попросить у людей воды. В Каракумах нет открытых колодцев, где верблюды могли бы напиться самостоятельно. Даже джейраны приходят к колодцам, из которых поят овец, слизывая здесь остатки воды.

Верблюдица приносит верблюжат раз в два года — год кормит новорожденного, год носит следующего. Верблюжата рождаются обычно в марте, когда после весенних дождей зеленеет под припекающим солнцем пустыня. Теперь я все свое время проводил с будущими мамашами, стараясь не пропустить момента появления на свет верблюжонка, чтобы узнать жизнь верблюда с самого начала. Приходилось бродить по пустыне в одиночестве.

Задача пронаблюдать за развитием верблюжат оказалась для меня совсем нелегкой. За час-два до отела верблюдица отрывается от соседок и торопливо уходит в пески. Одно время я надеялся, что одну из верблюдиц, явно приготовившуюся к отелу, можно будет привести к дому и привязать. Однако Агали-ага не одобрил эту затею.

— Уже так пробовали, — пояснил он. — Верблюдица терпит, не пускает маленького, пока не оторвется или столб не вырвет, не уйдет в тихое место.

Агали-ага обо всем говорил тихо и спокойно, не возражал мне, а просто рассказывал о том, что хорошо знал. Из всех чабанов, с которыми приходилось сталкиваться, он один часто говорил: «Не знаю» — никогда не пытался, как другие, все объяснить, на все ответить. Но уж о чем говорил, то знал крепко.

Моих пеших усилий уже не хватало, чтобы поспевать за верблюдами: вместо обычных двадцати теперь приходилось проходить все 40 километров, так что не снабжай меня чабаны то конем, то мотоциклом, не увидел бы я, как начинает жизнь новый верблюд. В один из дней я забрел особенно далеко от дома. На этот раз шел пешком, рассчитывая переночевать, а на другой день вернуться. Место для ночлега выбрал на вершине песчаного бугра, откуда открывался хороший обзор. Впрочем, ощущения простора я не испытывал. Взгляд блуждал по грядам барханов. Пустыня представлялась мне запутанным миром со своей сложной неведомой мне жизнью. Здесь было слишком много деталей и, смотря в бинокль, я то и дело терял ориентировку, начинала немного кружиться голова. Я должен был прерваться, посмотреть на костер, на свои вещи, немного прийти в себя.