Этого забыть нельзя. Воспоминания бывшего военнопленного - [74]
Товарищи оставили меня возле повозки, а сами отправились в кладовую. Валентин прошел мимо и на ходу успел сообщить, что за бараками меня ждет Кондаков. Как только Петрович возвратился, я поспешил вслед за Сахаровым. Валентин отвечал на мои вопросы, но чувствовалось — не все ему ясно.
— Иван Михайлович объяснит вам. У него есть подробный план действий.
Кондаков подошел тихо и незаметно, я даже не сообразил, с какой стороны он появился. Окинул меня взглядом слегка прищуренных глаз.
— Ты и есть Пирогов?
— Да, я.
— Вот что, дорогой товарищ, — начал он. — Решением интернационального комитета ты введен в его состав. Не возражаешь?
— Благодарю, — ответил я. — Буду делать все, что в моих силах.
Затем Иван Михайлович стал информировать меня о замыслах комитета. Теперь уже абсолютно ясно: эсэсовцам дан приказ убить всех узников, как только приблизится фронт. Об этом стало известно из достоверных источников. Необходимо упредить их, подняв вооруженное восстание. Другого выхода нет: лучше погибнуть в бою, чем быть сожженными там… — Кондаков кивнул в сторону крематория.
Я подробно рассказал ему о степени боеспособности санитарного лагеря. Мы пришли к единодушному заключению, что нужно координировать наши действия.
— Общий план усовершенствуем, — сказал Иван Михайлович, — у нас есть великолепные специалисты с академическим образованием — полковники Шамшеев и Иванов, подполковник Коток. Предложение насчет ослепления часовых огнетушителями интересно, мы продумаем его в деталях. Тебя переведем в верхний лагерь, такое мнение интернационального комитета. Об этом побеспокоится Сахаров.
Наша беседа внезапно прервалась. Заключенный, обеспечивавший безопасность нашего свидания, прошмыгнул в сторону барака, что означало тревогу. На аппель-плаце показался рапортфюрер. Кондаков скрылся столь же незаметно, как и появился, а я выждал, пока рапортфюрер зайдет в барак, и вернулся к своим. Петрович уже ждал меня и ворчал, его успокаивал Никитин:
— Не бойся, наш русский Иван любого фрица обведет вокруг пальца.
Глава 29. Расправа
В эту холодную февральскую ночь обитатели санитарного лагеря внезапно были разбужены ружейной и пулеметной стрельбой, доносившейся со стороны верхнего лагеря. Я вскочил и посмотрел в окно. Стрельба то затихала, то снова разгоралась. У меня молнией сверкнула тревожная мысль:
— Неужели начали без нас?!
Вскочили Петрович, Никитин, Костылев, Чередников, Логинов. У всех на лицах застыл вопрос: «Что бы это могло означать?»
Блоковый передал распоряжение: из барака не выходить, иначе часовые на вышках откроют огонь без предупреждения.
Наверху погас свет, и теперь, вместо ровных очертаний лагерных строений, мы видели одну сплошную темную громаду, похожую на средневековую крепость.
Нетерпение особенно проявляли связные, которых у нас было десять человек. Ребята столпились вокруг меня, ожидая распоряжений. В глазах у каждого и тревога и проблески радости. А вдруг это наши десантники захватили лагерь, и мы сейчас увидим людей с красными звездочками на шапках?!
Никитин отослал их на нары:
— Потерпите, всему свой черед.
Возбужденный барак не мог уже спать. Проклинали «нашу гидру» — блокового, который мучил нас неведением. В последнее время блоковый резко переменился, перестал зверствовать, редко показывается на глаза, часами сидит в своей конуре. Видимо, почуял близкую расплату.
— Товарищ майор! — прямо-таки по уставу обратился ко мне Алексей Костылев. — А что если они в самом деле выступили самостоятельно? Возможно, сложилась обстановка, назрел момент, нельзя было ждать. Нам бы поддержать их! — просительно заключил он свою мысль.
Горячий, нетерпеливый Лешка рвался в смертельную драку. Он готов был, пренебрегая опасностью, выскочить сейчас на плац и бежать туда, наверх. Мы знали — это не игра в храбрость, а заветная мечта действительно отважного человека.
Какие-то едва уловимые признаки убеждали меня — это еще не то, что мы сообща готовим гитлеровцам. Допустим, это вынужденное восстание, тогда стрельба была бы намного активнее, работали б пулеметы, слышались бы крики атакующих. Нет, это что-то другое. Но что именно? Нужна выдержка, приходится ждать.
А пока нас всех гнетет неизвестность. Выстрелы становились все реже и реже. Наконец, совсем прекратились. Вновь в верхнем лагере вспыхнул свет. «Что же это все-таки было? Неужели восстание, которое, по всему видать, провалилось?» — терялись мы в догадках.
Утром наша тройка — Никитин, Петрович, Коталь — поехала за продуктами и, возвратясь, привезла скупые сведения о ночной стрельбе: из лагеря совершили побег заключенные двадцатого блока. Ничего больше сообщить они не могли. Однако днем все подробности этого происшествия вполне прояснились.
Двадцатый блок или, как его еще называли, «изолирблок» одно время был обычным карантинным бараком. Позже в нем помещался лазарет, а когда возвели специальный санитарный лагерь, то его предназначили для смертников, обреченных на удушение в газовых камерах. Тот, кто попадал в двадцатый блок, назад не возвращался, отсюда дорога вела только в печи крематория. Правда, в последнее время крематорий, несмотря на круглосуточную работу, не справлялся с загрузкой, и охрана лагеря стала набивать трупами огромные траншеи, вырытые в леску по соседству с лагерем.
