Это я — Эдичка - [37]

Естественно, они там использовали мою статью для своих целей, но это уж как водится, нас все используют для своих целей. И только мы, люди, не используем их, государства. Для чего они тогда нужны, неизвестно, государства, если они не только не служат людям, но идут против людей.

Поговорили мы о злополучной статье. Писатель в вопросах политики осторожничал и не вмешивался, партийный товарищ Кэрол, конечно, соглашалась со мной в моих критических взглядах на Америку и весь западный мир, но переоценивала диссидентское движение в СССР, считая его куда более сильным и многочисленным, чем оно было на деле.

Мне было скушно объяснять навязшие на зубах российские несчастья, но пришлось. Я вяло заметил Кэрол, что диссидентство — явление сугубо интеллигентское, связей с народом не имеет, что движение это очень малочисленно — все протесты подписывают одни и те же люди — 20–50 человек. А сейчас, — сказал я, — большинство виднейших представителей этого движения уже находятся за границей.

Еще я сказал, что считаю диссидентское движение очень правым, и если единственная цель их борьбы заменить нынешних руководителей советского государства другими — Сахаровыми и Солженицыными, то лучше не нужно, ибо взгляды у названных личностей путаные и малореальные, а фантазии и энергии сколько угодно, что эти люди явно представляли бы опасность, находись они у власти. Их возможные политические и социальные эксперименты были бы опасны для населения Советского Союза, и опасны тем более, чем больше у них фантазии и энергии. Нынешние же руководители СССР, слава Богу, довольно посредственны для того, чтобы проводить радикальные опыты, но в то же время они обладают бюрократическим опытом руководства, неплохо знают свое дело, а это в настоящее время куда более необходимо России, чем все нереальные прожекты возврата к Февральской революции, к капитализму и тому подобная чепуха…

Приблизительно такого содержания разговор состоялся у нас тогда. Маша, жена писателя, предлагала выпить еще водки, пыталась организовать нас для этого, но мы были слишком увлечены. Просидели мы едва не до двух часов, хотя утром революционерке Кэрол предстояло из Бруклина ехать в Манхэттан на службу в ее оффис, где она служила секретаршей. Вышли мы вместе.

— В первый раз встречаю русского с такими левыми взглядами, — сказала Кэрол.

— Я не один, у меня есть друзья, которые разделяют мои взгляды, немного, но есть, кроме того, все приезжающие из России здесь непременно левеют, особенно молодежь, — сказал я.

— Если тебя интересует левое движение, — сказала Кэрол, — я могу тебя приглашать иногда на наши собрания, которые организует «Рабочая партия».

— К сожалению, Кэрол, у меня очень плохо с языком, я не все буду понимать, но я с удовольствием пойду, мне это очень нужно, я всю свою жизнь связываю с революцией.

Потом мы ехали в собвее и, стараясь перекричать его шум, она говорила мне о своей партии. Порывшись в двух объемистых сумках, наполненных журналами, газетами, перепечатками, копиями и прочими бумажками — настоящая сумка агитатора и пропагандиста — она вынула газету, газету их партии и журнал их партии и дала мне. И газета и журнал писали о борьбе различных партийных и национальных группировок и здесь, в Америке, и во всем мире — в Южной Африке и Латинской Америке, СССР и Азии. Я доехал до Гранд Централ и вышел, договорившись, что она мне завтра позвонит и скажет, как дела с переводом статьи, который она постарается сделать на работе, если не будет ее босса.

Перевод она сделала через день, я встретился с ней в ее оффисе, она работала у какого-то крупного адвоката — оффис был на Пятой авеню, роскошные, настоящей кожей обтянутые кресла — изобличали богатство владельца. Кэрол, как водится, сидела в загончике, огороженном забором, за столом с пишущей машинкой АйБиЭм и группой телефонов. Она выдала мне перевод, я предложил ей заплатить деньги, на что она не согласилась. Я поблагодарил ее.

— Ты хочешь пойти на митинг в защиту прав палестинского народа? — спросила меня Кэрол. — Правда, это очень опасный митинг. Я думаю, даже немногие наши товарищи придут на него. Он состоится в Бруклин Колледж.

— Конечно, хочу, — сказал я с искренним удовольствием. Опасный митинг только и нужен был мне в этом мире. Если б она сказала, приходи завтра в такое-то место — получишь автомат и патроны, будешь участвовать в акции, например, в захвате самолета, я был бы, конечно, куда больше рад, но и митинг — это было неплохо. Я не кривлю душой, меня полностью устроила бы только революция, но можно было начать и с митинга.

— Я приду с другом, — сказал я, имея в виду Александра, — можно?

— Да, конечно, — сказала Кэрол. — Если твой друг не боится. За нами обычно смотрят, мы все на учете. Ты, наверное, читал в газетах — наша партия ведет дело против ЭфБиАй за то, что они на протяжении многих лет подслушивали нас, срывали замки в помещении партии, контролировали наши бумаги, подсылали провокаторов…

— Да, я читал об этом в газетах.

— Ты знаешь, что ЭфБиАй, когда я стала членом «Рабочей Партии», прислала моим родителям письмо, они живут в Иллинойсе, мои родители, сообщая, что я стала членом «Рабочей Партии». Они всегда так подло поступают, чтобы сеять раздор в семьях. Мои родители протестанты, они простые люди, они не любят черных, они не любят чужих, они расисты, брат мой — правый, для них это был страшный удар. Мы долгое время не поддерживали отношений, — сказала Кэрол.