Это я, Дюк - [25]

39

Возьми трубку, говорю я в автоответчик Дюка, я же знаю, что ты дома. Ты дома, рядом с телефоном, ты слушаешь мой голос на автоответчике и не берешь трубку, потому что ты тупой мерзавец. Но мне скучно, и тебе тоже скучно. Поэтому давай что-нибудь поделаем. Например, для начала подойди к телефону. Черт, возьми трубку сейчас же, Дюк. Давай. Дюк не берет трубку. Автоответчик делает «пин» и не дает мне договорить. Проклятие, говорю я трубке. Телефонная трубка делает «ту-ту-ту». Я кладу трубку. Больше ничего не происходит.

40

Скучно, говорит Дюк, давай что-нибудь поделаем. Давай поедем к морю, море — это лучшее дело, если не знаешь, что делать. Море — это лучшее дело для меня. Для тебя, кстати, тоже, Дюк. Ну, не знаю, говорит Дюк; я говорю, что ничегонеделание вызывает рак, и даю Дюку сигарету. Он сидит рядом со мной на переднем сиденье; я за рулем, скорость огромная. Солнце слепит, несмотря на темные очки; я опускаю козырек и обгоняю безобразный вонмобиль, за рулем которого сидит безобразный папик. Мы слушаем блюзовые саундтреки Тарантино. Давай представим, что мы в Калифорнии, говорю я Дюку. Берем Калифорнию, говорит Дюк рассеянно. Откуда это? Он разглядывает через полуоткрытое окно плоский пейзаж. Пейзаж плоский, а деревья искривлены, все в одну сторону. Это из ниоткуда, говорю я, это из «Propeller Heads», обгоняю трак с чем-то горючим и слишком близко подъезжаю к безобразной малолитражке, которая занимает мою колею. Может быть, говорит Дюк и разглядывает еще большее количество плоского пейзажа. Я включаю музыку погромче, она мне нравится. Дорога ведет наверх и превращается в мост, с него можно разглядывать пейзаж. Чрезвычайно высок он, этот мост, под ним по каналу плывут корабли. Видно очень далеко. Давай остановимся на мосту, говорит Дюк. Зачем, спрашиваю я; просто так, говорит Дюк. Чтобы посмотреть. Сверху на мосту бухточка-стоянка, специально чтобы смотреть. Я мигаю, заезжаю в бухточку, останавливаюсь и выключаю мотор. Мы выходим. Ветрено. У ветра соленый вкус, вкус моря. Мы разглядываем с моста плоский пейзаж под нами, видно очень далеко. Плоский пейзаж и искривленные деревья и маленькие дома, тут и там. Мне нравится этот мост, говорит Дюк, у меня все время чуть-чуть кружится голова на мосту, даже в машине. Да, говорю я и замечаю, что со мной происходит то же самое, хотя я не слишком подвержен головокружениям. Дело, возможно, не только в высоте, но и в пейзаже, говорю я. Хотя довольно тепло, ветер все равно прохладный, он треплет нас. Так ведет себя морской ветер. Дюк прикуривает сигарету себе и мне тоже, моя зажигалка гаснет на ветру. Мы курим и смотрим. Шаланда идет по каналу, и несколько чаек летят под нами, редко приходится смотреть на чаек сверху, а не снизу. Мы курим и смотрим вниз на чаек и далеко вперед. Больше ничего не происходит. Мне нравится, говорит Дюк и швыряет сигарету с моста. Но жить здесь я бы, наверное, не смог. Не-е, говорю я, если долго жить со всем этим пейзажем, то можно сойти с ума, мы бы и знать не знали, что с этим делать. Да, скорее всего, говорит Дюк. Все равно трудно сказать, что со всем этим можно делать. А вдруг здесь всё вверх ногами. Я не знаю, говорю я. Где-то в другом месте всё не по-другому, а если и по-другому, то совсем немного. Не надолго. Да, вероятно, говорит Дюк. Сложно. И все равно здесь здорово. Давай поедем дальше. Он прав, потому что как раз в это время безобразный семейный мобиль с безобразной семьей останавливается за нами и нарушает покой; поэтому мы едем дальше. Я веду. Слишком быстро. С моста снова попадаешь в плоский пейзаж; как будто с подиума на сцену. Я еду по автобану. Мы слушаем музыку. Потом я еду по проселочной дороге, останавливаюсь на бензоколонке и покупаю пластиковый пакет пива и сигарет. Дюк остается в машине. Милая сельская колонка, говорю я ему. Знаю, говорит Дюк, дай мне пива. Я даю ему пива, которое он пьет. Я пью синхронно с ним. Потом давай будем лежать на пляже, загорать и зарабатывать себе рак кожи, говорю я. Это я тоже уже знаю, это уже дубль два, говорит Дюк; ну и что, говорю я, все равно очень мило. Дюк молчит. Он лежит рядом со мной на песке, курит и пьет пиво. Я закрываю глаза и слушаю шум моря, слушаю, как люди играют в пляжный мяч деревянными клюшками, Хлоп-хлоп, хлоп-хлоп. Звук лета, говорю я, чтобы что-нибудь сказать. Дюк молчит. Я слышу, как кричат дети и чайки. Тоже звуки лета. Хлоп-хлоп. И море, конечно же, тоже шумит. Пиво и солнце сливаются в моей голове в приятное летнее опьянение и слегка успокаивают. Кажется, Дюк тоже спокоен, по крайней мере он ничего не говорит. Скажи что-нибудь, Дюк, говорю я, чтобы что-нибудь сказать. Я что, массовик-затейник, говорит Дюк. Я не знаю, говорю я; давай во что-нибудь поиграем, тогда будет хоть не так скучно. Если ты хочешь, говорит Дюк. Мне приходит в голову, что я не знаю, хочу я или нет. Я только думаю, что мы должны играть. Открываю глаза. И открываю еще одно пиво. Дюк сидит рядом со мной на песке и курит. Отец и сын играют в пляжный мяч деревянными клюшками, пых-пых. Люди купаются. Группа сморщенных стариков и старух играет в боулинг. Наверное, самая тоскливая игра с момента изобретения мяча. Что романтичного — играть в боулинг, если ты стар, говорю я Дюку. Все дело в том, насколько тебе нравятся береты и французы и камамбер. Я думаю, мне они скорее не нравятся. А что ты будешь делать, когда состаришься, спрашиваю я. Заведу себе идиотскую собаку, может быть. Или настоящую жизнь. Женщина стоит по щиколотку в воде и бросает идиотской собаке в воду палку. Идиотская собака скачет за качающейся на волнах палкой и приносит ее женщине. Женщина снова бросает, собака опять приносит. Может быть, женщина надеется, что шавка в конце концов утонет. Палка выглядит не как обыкновенная палка, а скорее как специально изготовленная — палка для бросания в воду для собак; по крайней мере, с такого расстояния она именно так и выглядит, но мне не хочется думать, что в наше время производят и продают палки для бросания в воду для собак. Хотя, пожалуй, так оно и есть. Прежде всего, по той простой причине, что раньше я уже видел такую у другой женщины. Собаки не для мужчин, говорю я, собаки для старых одиноких женщин, у которых мужья умерли от инфаркта. Дюк говорит, тогда он, наверное, тоже умрет от инфаркта, и берет еще одно пиво, может быть для того, чтобы ускорить инфаркт. Пых-пых — делают отец и сын. Этим они действуют мне на нервы. Наверное, мы должны идти купаться, думаю я. Я говорю, давай пойдем купаться, Дюк. Слишком холодно, говорит он. Но это хоть какое-то занятие, говорю я, ничего лучше просто не приходит мне в голову. Я уговорю тебя, Дюк. Я уговариваю его, и мы идем купаться. Холодно, но не слишком. Мы проплываем немного навстречу волнам, правда, сегодня они маленькие, но у них, как всегда, соленый привкус океана. Возможно, нам следует пересечь океан, говорю я Дюку. Да, возможно, говорит Дюк. Он плывет рядом. Я говорю, давай поплывем через океан и откроем Америку. Уже открыли, говорит Дюк. Возможно, он прав. Я ныряю с закрытыми глазами. Прохладное соленое море делает мою голову пустой и холодной, но я все равно не знаю, что с ней делать. Мы плывем. А потом мы опять плывем — обратно. Потом мы опять лежим на пляже. Песок согревает. Я опять заполняю прохладную соленую пустоту в голове слегка теплым пивом, потому что все равно не знаю, что с ней делать. Дюк лежит рядом и тоже пьет пиво. У воды вопящие дети строят крепость. Старики все еще играют в боулинг, а отец с сыном все еще играют в мяч. Я хочу, чтобы они прекратили, это действует мне на нервы. Может быть, пойдем еще поплаваем, говорю я, чтобы хоть что-то сказать. Не-е, одного раза достаточно, говорит Дюк. Возможно, он прав. Так что мы не идем еще раз поплавать. Вместо этого мы лежим на пляже. Солнце путешествует над нами по часовой стрелке. И море шумит, естественно. В нем плавают ужасные люди. Мы с Дюком лежим на пляже. Потом мы едем домой. Больше ничего не происходит.