Это великое море - [4]

Шрифт
Интервал

(в волнении). Ты не дала ей, ты… Какая отвага!

Пнина(все еще не в состоянии очухаться от страха). Я не могла… Я испугалась… Я думала… Я ухватилась, лишь бы только не упасть…

Ноах. Ты ее победила! Вот что важно, а не то, каким образом. Это Тель-Авив! Это… Смотри: звезды…

Пнина(в недоумении). Звезды?..

Ноах. Да, сейчас ты увидишь, сколько их!

Пнина. И созвездия?

Ноах. Созвездия?..

Пнина. Звезды и созвездия, да?.. Я в это не верю: не верю звездам и созвездиям! Это ворожба, язычество!

Ноах. О чем ты говоришь? Опомнись, где ты находишься?

Пнина убегает.

Картина вторая

Спустя несколько месяцев. Двор, небольшой палисадник, скамейка, окруженная цветами и кустиками, рядом с ней торчит водопроводный кран.

Пнина и Эстер появляются со стороны улицы. Пнина держит в руках кулек с печеньем, останавливается, нюхает печенье.

Эстер. Что ты?

Пнина. Мамино печенье… Ах!..

Эстер. Ты попробуй!

Пнина. Не сразу, потихонечку… Какой запах!.. Запах дома… Я хочу сперва дать детям. А что папа?..

Эстер. Он не видел.

Пнина. Нет, вообще… Он говорит что-нибудь? Про меня? Про Ноаха?

Эстер. Ничего.

Пнина. Если бы он знал!.. Меня тут считают большим авторитетом – а ганце ребецн, ужас!

Эстер. Вот так – с распущенными волосами, без платка?

Пнина. В Тель-Авиве на это не смотрят. Женщины меня спрашивают, что кошерное и что нет и как свечи зажигать. Знаешь, иногда им вдруг захочется – разок в году. (Снова нюхает печенье.) Гвоздикой пахнет… Благовониями субботними… Как он выглядит? Постарел? Как его нога?

Эстер. Откуда мне знать! Знаешь, мне его в Иерусалиме хватает!

Пнина. Вообще-то мне тоже – особенно приятного нечего вспомнить, но все-таки…

Эстер. Почему мы стоим?

Пнина. Мы пришли. Это здесь. Тут и подождем его. Я ему объяснила, как найти…

Эстер. Во дворе? Не в доме?

Пнина. Он так хотел – чтобы не в доме. Я тоже думаю, что так лучше. Здесь приятно: садик, скамейка. Есть даже вода, если пить захочется… (Открывает кран и пьет.)

Эстер. Что ты делаешь? Зачем?

Пнина. Зачем? Пью. Ты не хочешь?

Эстер. Открываешь кран… Без разрешения? Чей он?

Пнина. Всего дома. Наверно… Я точно не знаю. Тут тебе не Иерусалим, тут Тель-Авив! Тут на каждом шагу водопроводные краны, сколько угодно воды – пожалуйста, открывай и пей!

Эстер. Любой, кто захочет?

Пнина. Любой, кто захочет, сколько захочет!

Эстер. Закрути, зачем же? Зря льется. Впустую…

Пнина(закручивает кран). Тут воды достаточно. Ноах объяснил мне: под нами – сплошная вода. Подпочвенные воды. Даже не приходится глубоко рыть. Песок, его легко копать. И все – пожалуйста вам колодец. Этой водой поливают апельсиновые плантации. Как будто там внизу море, совсем как настоящее, только вода в нем пресная. Хорошо, правда? Если кто-нибудь идет по улице и вдруг захочет пить, можно зайти в любой двор и напиться. (Прибавляет как будто по секрету.) И по-маленькому во дворе делают. Женщины тоже, даже девушки, я видела.

Эстер. Перестань! Что ты такое говоришь? Можно правда подумать: а ганце ребецн!

Пнина(усмехается). А почему, собственно, в Тель-Авиве?

Эстер. Что?..

Пнина. Ты и он – ты и Эфраим, встречаетесь…

Эстер. Что значит – почему? Он так предложил. Он хочет, чтобы ты тоже слышала. Ты – моя родня.

Пнина. И не просто в Тель-Авиве, он еще хотел, чтобы не в доме.

Эстер. Ну и что? В Тель-Авиве не обязательно встречаться в доме, так он сказал. Ты сама говорила…

Пнина. Скажи мне: а ты?..

Эстер. Нечего говорить! Мне все равно.

Пнина. Ты еще не знаешь, о чем я, а уже: «Мне все равно!» А он? Он ничего не сказал? Не подал какого-нибудь знака?

Эстер. Знака? Не знаю. Что ты от меня хочешь? Какие такие знаки он должен подавать? А если он просто посмотрит на меня… Если у него голос вдруг сделается такой… Он сват, и все. Он ко мне приходил от имени рава – тотчас как рав овдовел.

Пнина. А он? Когда он овдовел?

Эстер. Откуда мне знать? Это не мое дело. Два года уже. Четверо детей, двое совсем крошечные. Чистенько одеты, но все равно – некому как следует приглядеть. Малышка все время простужена…

Пнина усмехается.

Что тебе смешно?

Пнина. Ты вся покраснела. Ты хочешь за него.

Эстер. Зачем мне хотеть? Когда я чего-нибудь хочу, я все порчу. Я вот хотела, чтоб Шмельке остался, чтобы не уезжал в Америку – на это свое канторство, через суд его задержала, а что вышло? Вышло, что он потребовал развода. Это сватовство, рав этот – это мне наказание. Правильно, это то, что я заслужила: наказание, а не премию. (Плачет.) А он, Эфраим, он все время шутит, смешит, радует сердце, так вдруг хорошо с ним становится. Еще и с детьми… Будут дети, будет мне за кем глядеть, каждый день будет радость, день и ночь радость…

Пнина. Ты хочешь его, и он хочет тебя.

Эстер. С чего это вдруг он захочет меня? Он такой молодой, многие пожелают – выйти за него. Он сюда едет, чтобы сосватать меня за рава. Он ни о чем другом и говорить не станет. Испугается, что все начнут болтать – знаешь Иерусалим? – это же кругом сплошные уши, все тотчас всё знают, в ту же минуту пойдут пересуды…

Пнина. Оттого он и захотел встретиться в Тель-Авиве – чтобы никто не подслушал и не разболтал. Прежде времени. Оттого и в доме не хотел – чтобы остаться с тобой наедине… Вы любите друг друга. Жалко такое упустить. Ты помоги ему.


Еще от автора Йосеф Бар-Йосеф
Элькино золото

У Эльки непростая жизнь: муж бросил ее с двумя детьми во время Второй мировой войны. Несчастная, спасаясь от нацистов, была вынуждена бежать на родину предков. Спустя годы ее сыновья Арон и Песах влюбились в одну девушку. Элька пытается уберечь их от ссоры, но безуспешно. В результате братья ополчаются сначала друг против друга, а потом и против матери.


Трудные люди

Где-то в Англии, в небольшом портовом городе живет немолодая смешная женщина по имени Рахель. Надо заметить, что Рахель — старая дева, и вся ее семья состоит из нее и брата — холостяка Саймона, который является полной противоположностью сестре. Оба далеко не молоды, и каждый привык жить так, как ему нравится. Рахель, кажется, абсолютно счастлива в своей уютной квартирке, где каждая чашечка, каждое блюдечко, каждая салфеточка и вазочка вызывают у нее умиление. Рахель копается в любимых вещах, совершенно не считая их бездушными предметами интерьера.