Это - убийство? - [37]

— Успокойтесь. Думаю, пока нам больше незачем вас терзать. Возможно, мне понадобится задать вам еще несколько вопросов, но позже. Ваши показания очень помогли расследованию. Хочу вас попросить лишь об одном — никому не рассказывайте то, о чем рассказали нам.

— Хорошо, — кивнула она. — Я никому об этом не говорила, даже мужу.

— Отлично. И не рассказывайте. До свидания и еще раз спасибо.

Гатри отворил перед ней дверь, и миссис Эллингтон со слабой улыбкой выпорхнула из комнаты. Именно выпорхнула, подумал Ривелл, так похожа она была в этот момент на птичку, которая долго просидела в клетке птицелова и наконец дождалась, когда ее отпустили на волю.

После ее ухода Гатри присвистнул:

— Вот так, дело близится к концу, а? Ривелл, только не задавайте мне вопросов, от которых вы, кажется, готовы лопнуть, а лучше пойдите и договоритесь о моей скорейшей встрече с доктором Роузвером. Если он не готов принять меня сейчас, окажите мне любезность — сходите на соседнюю улицу в табачную лавку и принесите мне унцию махорки. Да-да, именно махорки, мой дорогой, мне сейчас хочется махорки…

Ривелл повиновался, а что оставалось делать?

Глава VIII Сыщик сворачивает расследование

Тело Макса Ламберна отвезли в Дрилл-Холл, где через два дня состоялось заседание суда, оказавшееся намного более людным, чем предыдущие два, ибо присутствовало множество репортеров — газеты уже раструбили о третьей смерти в Оукингтонской школе.

Ривелл сидел в общем зале как простой зритель. Ему заранее сообщили, что показаний от него не потребуется.

На сей раз коронер был пунктуален и скрупулезно точен и даже процедуру опознания проводил так, будто у кого-то сохранялись сомнения по поводу принадлежности тела Максу Ламберну.

После того как присяжные осмотрели тело (хотя осмотр мало о чем им мог сказать), стали вызывать свидетелей. Начали со школьного мажордома Браунли. Он рассказал, где и как обнаружил тело Ламберна Коронер поспрашивал его в основном ради того, чтобы убедить присяжных в своей профессиональной пригодности (во всяком случае, так показалось Ривеллу).

— Значит, вы зашли к Ламберну в свое обычное время?

— Да, сэр.

— Вы дотрагивались до него?

— Я потрепал его по плечу, чтобы разбудить, но не так сильно, чтобы сдвинуть с места.

— Что вы предприняли потом?

— Я бросился за помощью, сэр. Первым я встретил патера Даггата, он как раз выходил из ванной комнаты. Патер велел мне найти директора, а сам позвонил доктору Мерчистону.

— А вы, значит, пошли к директору домой?

— Да, сэр, и директор немедленно явился на место.

Браунли отпустили, и его место занял Даггат. Священник уточнил и дополнил показания Браунли. Третьим свидетелем выступал Мерчистон. Он подтвердил, что его вызвали по телефону, что он прибыл в школу и провел беглый осмотр тела Ламберна.

— Что вы подразумеваете под беглым осмотром? — спросил коронер.

— Это такой осмотр, какой делают на месте происшествия.

— Хорошо. Тогда сообщите нам, к какому мнению вы пришли в результате осмотра.

Мерчистон наверняка тщательно готовился к этому вопросу. Он отвечал медленно, взвешивая каждое слово:

— Мое обследование не позволило мне прийти к какому-либо определенному выводу, поскольку в последний раз я лечил мистера Ламберна много месяцев назад. Тело не повреждено, и вполне допустим внезапный сердечный приступ со смертельным исходом. Однако в сложившихся обстоятельствах я полагаю, что следует довериться патологоанатомической экспертизе.

— Вскрытие делали вы?

— Нет, но я беседовал с доктором, который его проводил.

— Вы согласны с его выводами?

— Вполне.

Следующим свидетелем выступал патологоанатом, полицейский врач Хэнслейк. Молодой, энергичный человек не стал тратить время на старомодные формулировки, которые так любил Мерчистон. Кратко и бесстрастно он объявил суду, что считает причиной смерти Ламберна передозировку веронала.

Как и следовало ожидать, это вызвало в зале сильное оживление. Когда шум улегся, коронер снова обратился к Мерчистону:

— Была ли у мистера Ламберна привычка принимать веронал?

— Я знаю, что иногда ему случалось пользоваться вероналом. Думаю, по причине головных болей и бессонницы. Я его строго-настрого предостерегал не злоупотреблять лекарством, но он заявил мне, что только веронал дарит ему спокойствие.

— В чем была причина его волнений, доктор Мерчистон?

— Труднее сказать, что не могло быть таковой причиной… На войне он был контужен и отравлен газами. Помимо сердечной слабости, особых органических нарушений у него не было, но общее телесное и душевное состояние представлялось мне тяжелым.

— Вы могли бы назвать его неврастеником?

— Когда я обучался медицине, этот термин еще не придумали, но, насколько я понимаю его смысл, — да, Ламберна можно так назвать.

— Могло ли такое состояние привести к самоубийству?

— Возможно. Ничего более определенного сказать не могу.

Коронер обратился к Хэнслейку:

— Вы сказали, это была передозировка веронала. И сильная передозировка?

— Вполне достаточная для человека, не имеющего длительной привычки к вероналу.

— Следовательно, можно полагать, что веронал был принят в такой дозе случайно? То есть я хочу сказать, что умерший не имел намерения покончить жизнь самоубийством.