Это трава - [7]

Я не мог пройти через коридор. Дорогу преграждали двое мужчин и две девушки — они стояли перед узким столом около двери гостиной. Мужчины расписывались в большой книге, лежавшей на этом столе. Владелица гостиницы, Фло Бронсои — с ней я еще не познакомился — задавала им вопрос, с которым обращалась ко всем приехавшим после шести вечера:[2]

— Вы проехали более чем двадцать миль от места вчерашней ночевки?

— Да, — ответил один из расписывавшихся в книге. — Проехал, но сказать, чтобы эта ночевка была хороша, никак не могу. Слушай, Джордж, — говоривший обернулся к спутнику, — распишись-ка и ты здесь, вот на этой черте, и пойдем выпьем чего-нибудь. Распишитесь и вы, девушки, — закончил он.

Девушки жались друг к другу и обменивались ничего не значащими фразами, стараясь скрыть свое смущение. Они торопливо расписались в книге.

Популярность гостиницы имела особые причины, она находилась в двадцати восьми милях от Мельбурна, и здесь разрешалось подавать спиртное любому приезжему, если он подтверждал за собственной подписью, что действительно является путешественником и проехал от места своей последней ночевки расстояние более чем двадцать миль.

Четверо приезжих прошли в гостиную, и я остался наедине с Фло Бронсон. Это была полная женщина, всегда готовая расхохотаться, даже когда речь шла о чем-нибудь серьезном. Когда я узнал ее ближе, то понял, что смех ее к веселью или радости никакого отношения не имел. Когда-то она была богата, владела хорошей гостиницей в Бендиго, содержала на паях скаковую лошадь, раскатывала в машине по городам, где бывали скачки.

Она до сих пор жила в прошлом, и смех, родившийся в ту счастливую пору, — смех ее юности, поры, когда своей веселостью и живостью она привлекала мужчин, — сохранился и поныне. Но некогда чаровавший мужчин — сейчас он оставлял их равнодушными. Аляповатые кольца, платья не по возрасту, более подходящие для молодой девушки, обесцвеченные волосы — с помощью всех этих прикрас она пыталась победить время.

Фло Бронсон любила азартные игры и много пила. Злобное раздражение, которое не могла скрыть вечная улыбка, закипало в ней по мере того, как она напивалась. Она краснела, начинала подозрительно вглядываться в своих собеседников. Оскорбления и насмешки чудились ей там, где их не было и в помине. Если же в чьих-нибудь словах действительно слышалась издевка, она моментально переставала улыбаться, и лицо ее превращалось в неподвижную маску.

Даже сейчас, глядя в ее теплые карие глаза, я ощущал таившееся в глубине их ожесточение.

— Ну, — сказала она. — Как тебе нравится твоя новая работа? Впрочем, что я говорю… Ведь ты же еще и не начал?

Мы стояли в дверях гостиной, на виду у находившихся там гостей. За столиком у самой двери сидели мужчина и женщина. Мужчина был пьян и весел.

— Эй ты! — окликнул он меня. — Пойди-ка сюда, выпей с нами… Ты хороший малый… Иди, иди… Давай выпей, и к черту все! Ведите его сюда, хозяюшка…

Миссис Бронсон нагнулась к моему уху и быстро зашептала:

— Соглашайся! Всегда соглашайся, если тебя угощают. Заказывай виски. А я буду наливать тебе имбирное пиво. Только смотри — выпивай его сразу. Окупишь харчи.

— На, получай его, Алек. — Смех снова зазвучал в ее голосе.

Она положила руку мне на плечо и втолкнула меня в комнату.

— Молодец! — сказал мужчина. — Так и надо. Садись и веселись. Где стул? А, вон он. Давай его сюда. Садись. Что будешь пить? На кой тебе сдались эти палки? Дай-ка их мне. Сунь под стол. Вот так. Эй, хозяюшка, налейте нам. Ну-ка, Руби, допивай! Что это с тобой, ты отстала на два стакана!

Женщина, сидевшая с ним, поднесла ко рту недопитый стакан и вылила пиво прямо в горло, не глотая. Когда-то она, вероятно, была полной, а сейчас сильно похудела, и кожа на ней обвисла. Усталое лицо напоминало маску. Она клевала носом и слегка покачивалась на стуле. Мне она показалась больной.

Женщина осторожно поставила на мокрый стол пустой стакан и подтолкнула его к мужчине. Все это время она неотрывно смотрела в одну точку, как будто искала в ней опору.

— Тебе виски, Алан? — спросила миссис Бронсон, собирая стаканы.

— Да, — ответил я.

— Вот это дело! — воскликнул мужчина, рука его легла на мое плечо. Вот это жизнь, парень! Живем ведь один раз. Веселись, пока можно! Вот какого я мнения, если хочешь знать. Как тебя зовут?

— Алан, — сказал я.

— Молодец, Алан. Ты мне нравишься.

Мне было не по себе. Я помнил слова отца: ни один человек не должен пить за чужой счет, если сам не может поставить в ответ такое же угощение.

— Мне неловко пить за ваш счет, — сказал я. — Я не могу угостить вас.

— Какого черта! Не все равно, что ли! — воскликнул он, отбрасывая мои сомнения презрительным взмахом руки. — Я хочу поставить тебе выпивку, и все. — Он наклонился ко мне и сочувственно спросил: — Что, дела не блестящи? — И опять положил руку мне на плечо. — Не сомневайся, парень! Не беспокойся! У меня столько денег, хоть жги их. В субботу взял двадцать фунтов за один — в Муни Вэлли поставил на славную лошадку — «Рассвет». Вот гляди! — Он вытащил из кармана пачку банкнот и бросил их на стол. — Видишь, сколько!