Это очень забавная история - [42]

– Я хорошо определяю возраст. Так вот, в пятнадцать лет была у меня одна цыпа, ей было двадцать восемь. Не знаю почему, но она по мне прямо сохла. Искурил я тогда немало косяков, вся моя жизнь была сплошным накуриванием…

Странное дело, но мой желудок снова был со мной. Пока я слушал байки Хамбла, я ел не потому, что хотел, и не потому, что было надо, не для того, чтобы что-то кому-то доказать, а потому что еда была тут. Я ел, потому что люди едят. А еще, когда еду тебе дали в больнице, ты понимаешь, что за ней стоит неразличимая серая масса и никого конкретно благодарить за это не надо, и ты инстинктивно хочешь ее сожрать, потому что соперник вроде Хамбла придет и утащит ее. Пока я жую, думаю, что все мои проблемы оттого, что я слишком много думаю.

– Поэтому тебе надо вступить в армию, солдат.

– Я думал, что я уже в армии, сэр!

– Ты в воображаемой армии, Гилнер, а я говорю об армии США.

– Значит, мне надо записаться в армию?

– Не знаю, а ты справишься?

– Не знаю.

– Ну вроде как тебе по душе дисциплина и выполнение приказаний. А в армии этим и занимаются, Гилнер.

– Но я не хочу в армию, я хочу быть нормальным.

– Тогда тебе есть над чем поразмыслить, солдат, потому что, насколько я знаю, нормальные не бывают без работы.

– Девушка у тебя есть? – интересуется Хамбл.

– Что?

– Есть кто-то там? Может, какая-то горячая пятнадцатилетняя цыпа? – Он указывает на меня вилкой, испачканной едой.

– Нет! – улыбаюсь я, думая о Ниа.

– Встречаются такие прям милашки. – Хамбл вальяжно запускает пятерню в несуществующие волосы. Руки у него волосатые, и татуировок там хоть отбавляй: джокеры, мечи, бульдоги и пиратские шхуны. – Девчонки сейчас одна смазливее другой.

– Это из-за гормонов, – говорю я.

– Точняк, башка у тебя варит. Сахарку не осталось?

Передаю пакетик с сахаром. С курицей я покончил и съел бы еще, честно говоря, но не знаю, у кого спросить. Решаю заварить чайку. Вскрываю пакетик, на котором красуется этикетка с незнакомым названием: «Сладкое прикосновение», сомневаюсь, что такая марка вообще существует, – и закрашиваю воду уймой добавок и красителей. Пока вожусь с чаем, подходит Смитти со вторым подносом еды, близнецом первого, и говорит:

– Смотрю, ты и второй приговорить не прочь.

– Спасибо.

– Лопай.

С удовольствием принимаюсь за вторую порцию. Я прямо как заводной механизм, который починили.

– Они пьют молоко, а коровы же сейчас все на гормонах, – успеваю я вещать в перерывах между жевками, – вот девушки и развиваются раньше времени.

– И не говори! – восклицает Хамбл. – Самый прикол, что и в мое время цыпочки были покруче, чем во времена моего отца. А теперь чего от них ждать? Как они будут выглядеть?

– Как секс-роботы.

– Ха-ха. Откуда ты?

– Отсюда.

– Из этого района? Прикольно. Наверное, быстро тебя доставили. Если ты, конечно, приехал на скорой. Я не то что осуждаю или что, просто интересно.

Хамбл откусывает два больших куска, прожевывает и продолжает:

– Как ты сюда попал?

Он нарушил незыблемое правило шестого северного. Или нет такого правила? А может, если вы едите за одним столом, то правило можно нарушить?

– Я сам пришел и записался.

– Сам? Зачем?

– Ну, мне было капец как плохо, я хотел покончить с собой.

– Чувак, я ровно то же самое сказал врачу на прошлой неделе: «Умереть не боюсь, но мне страшно жить, поэтому хочу проткнуть себе штыком пузо» и перестал принимать свои таблетки от давления. У меня же до кучи еще и высокое давление, это вдобавок к пилюлям, которые мне дают, чтобы я не выжил из ума. Если я не буду контролировать потребление соли, то загнусь, так что я сказал, что уже не пью лекарство от давления, и врач всполошился: «Вы что, с ума сошли? Хотите себя убить?!», а я ему: «Да», – ну, меня сюда и прикатили.

– Ого.

– Напрягает то, что до этого я год жил в машине. Все, что у меня осталось, – одежда на плечах. Машину и ту отогнали эвакуатором, а в ней были все мои вещи. И киноаппаратура стоимостью три с половиной тысячи долларов тоже там.

– Ничего себе!

– Так что в ближайшее время мне надо позвонить в полицию, на штрафстоянку, оформиться в дом-интернат и поговорить с дочерью. Ей примерно как тебе. С ее матерью мы практически расстались, а вот в дочке души не чаю. Мать же ненавижу всей душой.

– Ха, – издаю я короткий смешок.

– Не надо тут мне подыгрывать, понял? Смейся, только если и правда смешно.

– Это смешно.

– Ну и чудно. Теперь я уже не считаю тебя яппи. Ты кто-то еще, но вот кто, пока не пойму. Но скоро выясню.

– Круто.

– Пойду таблетки приму, а то в башке так жахает, что до конца дня не высижу.

Хамбл отчаливает. Я доедаю курицу. Когда тарелка пустеет, я чувствую себя так охренительно, что даже не припомню, когда такое было в последний раз, может, с год назад. Это было ровно то, что надо. Может, Кит из Центра помощи при тревожных состояниях и был нерешительным малым, но в одном он точно оказался прав: все, что нам нужно, – еда, вода и крыша над головой. Ну вот, у меня уже все это есть. Что теперь?

Оглядываю обеденный зал: три молодые пациентки сидят вместе – крупная девушка, блондинка с порезами и темноволосая с синими прядями.

– Иди сюда, – подзывает меня та, что с синими прядями.