Это моя собака - [9]

Витя пошёл провожать старика до калитки. И я тоже заковылял на трех ногах, изловчился и лизнул его — очень хороший старик. Надо будет сходить к нему в гости ещё.

Чёрный дьявол

26 июля. Спешу записать потрясающие новости!

Сорвался с цепи мой тёзка Пират и стал вольным псом. Сказал — временно. Решил размяться от сидения на цепи. Мимоходом забежал навестить меня.

Понятно, я сразу же спросил его: не знает ли он одноглазого пса?

— Как не знать! — ответил он. — Одноглазый жил на даче рядом с нами. Он хоть и лаял попусту, лазил всюду и делал глупости, но был неплохим щенком. Смышлёный такой, с характером, и меня уважал…

Я слушал и ушам не верил: Чёрный Дьявол — щенок?!

— Что ты выпучил глаза? — рассердился тёзка Пират. — И я спал когда-то в старой хозяйской шапке!

— Подожди ты с шапками, — прервал я его. — Рассказывай, что было дальше.

— Дальше было— хуже некуда. Дачники его баловали, миловали, только и слышно: «Пёсик, милый, хороший». Жевал он весь день, не закрывая рта. Шоколад давали, представляешь? Иной раз подойдёт к забору, брюхо у него шире ушей торчит. Я ему не раз говорил: «Куда ты жрёшь столько? Пёс ты или свинья?» А он мне: «Не могу удержаться — вкусно». Вот и доелся…

— Что ты мне все про еду болтаешь? — опять не утерпел я.

— Не перебивай. Я постарше тебя. Так вот… Жил, значит, он и горя не знал. И оба глаза у него были целые… А потом ничего у него не стало.

— Почему?

— Вот и потому. Уехали его хозяева в город, а его бросили. Сам видел. Вещи на грузовик покидали, а сами — туда же, а ему — привет. Бежал он за машиной, должно быть, долго — обратно вернулся не скоро, весь в пыли, язык на боку. И всю ночь выл, да так жалобно, что и мне перевернул всю душу… Ты чего, братец?

Тёзка Пират меня спросил потому, что мне стало совсем нехорошо, во рту пересохло. Едва просипел:

— За что это они его, Пират?

— За рост, — ответил он. — За лето он вымахал в огромную псину — чуть поменьше меня. Куда такого в городскую квартиру тащить? Вот и бросили. Волкодав он. — Одноглазый-то понял? Мы с ним почти одной породы. Только я помесь, а он чистый.

И тут-то меня осенило:

— Послушай, это ты с ним едой делился? Ты, да?

— Ну, я. А что? Я не балованный. Если голодный — на брюхо лягу и легчает. А когда я на воле, еду всегда добуду. Хоть ты и курёнка. Голодному псу ворованный кусок не в укор. Накорми — тогда честность и спрашивай.

— А он как же? — спросил я. — Тоже таскал?

— Нет, — буркнул мой тёзка, — он породистый, гордый… Сидел на заколоченной даче, выл с голоду, глаз с калитки не сводил, все не верил, что бросили… А потом своим благородным носом в помойке шарил. Мышей ловил… Но разве этим жив будешь? Я ему говорю: «Пролезай ко мне. Ты теперь и в щель пройдёшь. Я два дня потерплю, а ты подкрепишься. Потом ищи другого хозяина, не то зимой совсем пропадёшь…» Ушёл он. До снега помыкался. А на зиму пристроился…

Тут уж я сразу догадался, где пристроился чёрный пёс: у старика, который живёт в жёлтом домике на горе. Но почему его выгнал такой добрый человек?

— Не он выгнал, — сказал Пират. — Это старикова старуха выгнала, она тогда ещё жива была. Трех собак и четырех котов подобрал старик. «Надоели, — ворчала, — мне твои нахлебники».

— Злая старуха?

— Почему злая? Эдакую ораву не прокормишь… Вот такие дела, братец… Поживёшь ещё на свете, может, и ты узнаешь, что такое собачья жизнь, — сказал тёзка Пират и ушёл.

Ирония судьбы

27 июля. Пал Палыч прав — я действительно кошмарный пёс. Со мной беспрерывно что-нибудь случается.

Утром пошёл на кухню и нечаянно уронил со стола тарелку с сырой печёнкой. Сперва я хотел положить её обратно. Но вдруг услышал — идёт тётя Груша, она уже подоила Фросю. С испугу я подхватил печёнку, и ноги сами понесли меня к заветному месту возле забора. Я даже подумал: какой прекрасный подарок несу я моему бездомному другу! Но вороны сидели там такой чёрной тучей и так орали, будто чуяли, какой прекрасный продукт я несу.

Я обозлился. И чтобы этим гнусным ворам ничего не досталось, проглотил всю печёнку сам. Не получил никакого удовольствия, и только пузо у меня сделалось, как говорил тёзка Пират, шире ушей.

Я решил отлежаться в кустах. Но как раз в этот момент Витя позвал меня.

Я обежал сад, подошёл к террасе совсем с другой стороны и увидел такую картину: тётя Груша стоит на крыльце и стегает Фому берёзовым прутом. Кот извивается и вопит дурным, не кошачьим даже голосом.

Потом, когда мы все сидели на террасе, без Фомы, тётя Груша сказала:

— Что с ним сделалось? Никогда кот не воровал. Молоко, мясо — все у меня стоит открытое. Да и как влезла в него такая пропасть? Не всякая собака столько съест!..

Все почему-то повернулись в мою сторону. Я тут же отвернулся. Потому что только сейчас понял, за что били несчастного Фому.

— Не имеете права подозревать ни в чём не повинную собаку!

Это сказал мой добрый хозяин Витя. Он взял меня на руки и унёс в комнату.

Мы молча сидели там до тех пор, пока все взрослые не ушли из дома. Тогда Витя пристегнул к моему ошейнику поводок и привязал меня к ножке кровати.

— Ну, сэр, вам понятно, что вы наказаны?

Когда Витя говорит мне «вы» и «сэр», я знаю — дело плохо.