Это как день посреди ночи - [43]

Мы разразились хохотом. Джо тоже засмеялся и закивал, как китайский болванчик. Улыбка будто разрезала его лицо пополам.

– Поэтому я решил сводить его в бордель, – заявил Андре, разводя руками в знак своего редкого великодушия.

– Тебя же туда не пустят, – предупредил его Жан-Кристоф.

– Кто посмеет помешать Андре Хименесу Соса пройти туда, куда ему захочется? Как раз наоборот, в «Камелии», например, они скорее постелят передо мной красную дорожку. Содержательница заведения моя подруга. Я так искусно задобрил эту даму деньгами, что она, едва меня завидев, тут же тает, будто кусок масла. К ней я и собираюсь сводить моего друга Джо, и мы будем барахтаться в этих райских кущах до тех пор, пока нам все до чертиков не надоест. Правда, Джо?

– Йе! Йе! – ответил американец, теребя в пухлых руках берет.

– Я бы тоже не прочь пойти вместе с вами, – заявил Жан-Кристоф, набравшись храбрости. – Я же всерьез еще ни разу не был с женщиной. Как ты думаешь, это можно устроить?

– Совсем чокнулся? – удивился Симон. – Тебе в самом деле хочется в эту клоаку, где у каждой шлюхи полно болезней, о которых и рассказать стыдно?

– Я присоединяюсь к мнению Симона, – поддержал друга Фабрис. – Нам там действительно не место. Да и потом, мы обещали моей матери вести себя хорошо.

Жан-Кристоф пожал плечами, наклонился к Андре и прошептал ему что-то на ушко. Тот горделиво вздернул голову и с надменным выражением на лице сказал:

– Если пожелаешь, я тебя даже в ад проведу.

В глазах Жан-Кристофа зажглось возбуждение. Он повернулся ко мне и сказал:

– Пойдешь с нами, Жонас?

– Еще бы!

В первую очередь этот неожиданный ответ удивил меня самого.

Квартал красных фонарей в Оране начинался за театром, на улице Акведук, пользовавшейся весьма дурной славой. К ней вели две провонявшие мочой лестницы, на которых вечно дрыхли пьяницы… Едва оказавшись в этой «волчьей пасти», я почувствовал дурноту, и мне пришлось приложить немало усилий, чтобы не повернуть обратно. Джо и Андре бодро шагали впереди, торопясь как можно быстрее добраться до места. За ними трусил Жан-Кристоф, ему было страшно, и развязный вид, который он на себя напустил, выглядел неубедительно. Время от времени он оборачивался и, храбрясь, подмигивал мне. Я отвечал ему вымученной улыбкой, но, как только нам по дороге попадался какой-нибудь подозрительный тип, мы тут же огибали его по широкой кривой, готовые в любое мгновение дать деру. Публичные дома выстроились в ряд с одной стороны улицы и прятались за воротами, выкрашенными в кричащие цвета. Народу на улице Акведук было достаточно: солдаты, матросы, арабы, семенившие украдкой, боясь, что в любую минуту их могут узнать соседи или родственники, босоногие мальчишки с раздувающимися ноздрями, предлагающие услуги посыльных, американцы и сенегальцы, сутенеры, пристально наблюдающие за своими рабочими лошадками и прячущие за поясом выкидной нож, солдаты местного гарнизона в высоких красных фесках. Все они лихорадочно суетились, но при этом самым странным образом старались производить как можно меньше шума.

Содержательницей «Камелии» была дородная дама, крик которой вполне мог вызвать землетрясение. Она правила своим заведением железной рукой и ни в чем не уступала ни завсегдатаям, ни девушкам. Когда мы подошли, она как раз чихвостила на пороге своего притона клиента, позволившего себе грубость.

– Опять облажался, Жеже! Нехорошо. И после этого ты и дальше собираешься приходить сюда и спать с моими девушками?.. Знаешь, это зависит от тебя. Если и дальше будешь вести себя как кретин, ноги твоей у меня больше не будет… Ты меня знаешь, Жеже. Если я ставлю на ком-либо крест, то вполне могу выкопать для него и могилу. Ты понял, Жеже, или тебе растолковать?

– Я у тебя милостыню не прошу, – запротестовал Жеже, – я пришел сюда при деньгах, а твоей потаскухе нужно было всего лишь выполнить мои пожелания.

– Засунь свои деньги в одно место, Жеже. Здесь бордель, а не камера пыток. Если то, как здесь обслуживают, тебя не устраивает, катись на все четыре стороны. А если хоть раз сюда еще явишься, я голыми руками вырву у тебя сердце.

Жеже, практически карлик, приподнялся на цыпочки, чтобы смело встретить взгляд содержательницы притона, надул щеки, но сдержался и ничего не сказал. Его багровое лицо тряслось от злобы. Он вновь опустился на пятки, в бешенстве оттого, что его на людях отчитала женщина, растолкал нас, бросился прочь и растворился в толпе.

– Так ему и надо! – закричал какой-то солдат. – Если что-то не нравится, пусть катится на все четыре стороны.

– Тебя это тоже касается, сержант, – сказала ему хозяйка заведения, – от тебя воняет, как из задницы, и ты прекрасно это знаешь.

Сержант втянул в плечи голову и сделался совсем маленьким.

Содержательница притона была не в духе, и Андре понял, что переговоры вряд ли закончатся в его пользу. Ему удалось провести Жан-Кристофа, упирая на его высокую, мощную фигуру, но для меня он ничего сделать не смог.

– Он же совсем мальчишка, Деде, – бескомпромиссно заявила ему хозяйка борделя, – у него на губах еще молоко не обсохло. На блондина я еще закрою глаза, но что касается этого голубоглазого херувимчика, забудь. Не успеет он дойти до ближайшей комнаты, как в коридоре его самого кто-нибудь отымеет.