Это и моя война - [67]

– Поздравляю, молодой человек, – сказал Гаудин. – Вы с лордом Сварогом прекрасно справились.

– Старались, знаете ли. – Леверлин смотрел на него без особого пиетета. – Спасибо, что помогли… в самом конце.

– Ну, без нашей помощи конец для вас мог оказаться и печальнее… Любезный граф, я прекрасно понимаю, что такое питомцы Ремиденума, коим свойственны бравада и удаль в любых обстоятельствах. Но сейчас сюда войдет императрица, и постарайтесь вспомнить все, что вам известно об этикете.

– Я дворянин, милорд, – гордо воздел подбородок Леверлин. Казалось, допусти Гаудин еще одну бестактность, и получит то, чего не дождался от Сварога, – вызов на дуэль.

– Вот и отлично. Лаур великий герцог… – Он слегка поклонился подошедшему Хартогу и бросил торчавшему за его плечом синему комбинезону: – Снимите корону с бедной дамы и принесите сюда. Размер, думаю, не тот, да потом подгонят…

Кираса на Хартоге была в длинных вмятинах, и держался он чуточку виновато. Понурив голову, сказал Сварогу:

– Милорд, я и не подозревал, что полсотни этих тварей были и во дворце. Прорывался к вам, как черт.

– Много потеряли? – спросил Сварог вяло. Он все сильнее ощущал, как между ним и его соратниками медленно начинает расти незримая стена. Пусть и прозрачная, но от этого не менее прочная.

Он – лар, они – простые смертные. Он попутешествовал, всласть подрался и может теперь со спокойной душой убираться в свои поднебесные выси, потому как ларам, по большому счету, нет дела до того, что творится внизу.

– Человек сорок. Потом появились…

– Тише, господа, – сказал Гаудин. – Императрица. Визит совершенно неофициальный, но об этикете забывать не следует. – Он за шкирку снял Караха с плеча Леверлина и поставил на пол. – Любезный мой, посидите где-нибудь в уголке, домовые церемониалом, даже малым, не предусмотрены…

Сварог молча поднял верного домового на руки – из мальчишеского желания досадить. Гаудин промолчал. Однако домовой сам посчитал нужным удалиться, спрыгнул с рук и был таков.

Синие комбинезоны, так и не откинувшие капюшонов, построились в две шеренги, взяли оружие на караул. Вошли несколько камергеров и блестящих гвардейцев – кое-кто был Сварогу уже знаком, а за ними появилась Яна в черном мужском костюме с сиреневым кружевным воротником и такими же манжетами. На голове красовался лихо заломленный черный берет с пышным белым пером, приколотым алмазной брошью, а на боку – невыносимо изящная шпага. «Мерлезонский балет, – зло подумал Сварог. – Зеленый охотничий костюм из тончайшего бархата. Черный батальный костюм для посещения царственной особой поля боя, когда там уже успели присыпать опилками красные лужи, подмести и пинками откатить в канавы неэстетично отрубленные головы…»

Но, несмотря на тупую боль то ли от ударов, то ли от сознания, насколько жестоко его провели… Несмотря на роль дурацкой марионетки, несмотря… Черный берет подчеркивал золото волос и синеву глаз, она была прекрасна и ни в чем не виновата, искренне обрадовалась ему.

А с Леверлина можно было ваять аллегорическую статую «Поэт, пораженный красотой юной королевы».

Хартог, брякнув доспехами, рухнул на левое колено, как и предписывал этикет. Интересно, а с этого какую аллегорию ваять? Только сейчас до Сварога дошло, как лихо и беззастенчиво старый вояка его использовал с превеликой выгодой для себя. Рисковал капитан головой. Но игра того стоила. Хартог вовсе не рассчитывал увидеть лара, но, когда таковой воспоследовал и Сварог с ходу предложил капитану трон великих герцогов, тот, мысленно махнув рукой на все несообразности и неясности, сделал самую большую в своей жизни ставку. И получил самый крупный в жизни выигрыш. Ну и черт с ним… Сварог слушал вполуха, как Гаудин называет имена и описывает подробности. Подробности были необычайно живописными, герои выглядели героями, злобные силы – злобными силами. Потом увидел обращенные к нему сияющие глаза Яны, наивные до глупости, растерянно поклонился, стыдясь сжигающей его злости.

– Вы герой, граф Гэйр, – сказала Яна. – Я безумно рада вас видеть. Какое счастье, что вас отыскали наконец…

– Заслуги лорда Гаудина на этом поприще неоценимы, – сказал Сварог, официально улыбнувшись. – Оставить его без должной награды было бы вопиющей несправедливостью.

Яна не уловила сарказма, повернула руку ладонью вверх, мигом позже ладонь чуть опустилась под тяжестью затейливого ордена, многолучевой золотой звезды. Приложила орден к синему комбинезону Гаудина, и регалия волшебным образом прилипла, осталась на груди, когда Яна отняла руку. Вторая, в точности такая же, оказалась на груди Сварога, потом настал черед Леверлина и Хартога. Сварог скосил глаза вниз. Звезда была величиной с тарелку, лучей там насчитывалось не меньше дюжины, подлиннее и покороче, по ним блистающими пунктирами протянулись бриллианты, сапфиры и рубины, да вдобавок орден был украшен ажурным золотым плетением, причудливыми арабесками, выглядел пышным до нелепости. Во рту у Сварога стоял вкус дешевого мыла.

Она уже обнажила шпагу, блестевшую, как зеркало (Вспомнилось не к месту напутствие колдуньи Грельфи: «Надейся на зеркала…» Или к месту?), а камергеры и гвардейцы завистливо таращились глупыми глазами на новенькие ордена. Она слегка ударила по левому плечу оцепеневшего от торжественности момента Хартога и звонко, старательно произнесла: