Это было в Калаче - [3]

Зимой ремесленники были землекопами: вместе со взрослыми строили железнодорожную ветку к переправе через Волгу. Зима 1941/42 года была суровой. Ребята долбили ломами мерзлую землю, укладывали шпалы. Вокруг горели костры. К ним на минутку-другую то и дело подбегали озябшие люди. Ох и нелегкой была эта зима!

Весной ремесленники стали бетонщиками — готовили бетонные колпаки для долговременных огневых точек. За этими колпаками приезжали военные, грузили их на машины и увозили на запад. Ребята старательно относились к работе: их продукция была очень нужна фронту.

Несколько раз их посылали на тракторный завод. Там ребята слесарили.

Так вот и выходило, что каждого ремесленника готовили к одной специальности, а он попутно овладевал и другими: слесаря, токаря, фрезеровщика, монтера…

Сегодня группа, где обучался Цыганков, снова направлялась на тракторный.

Этот завод нравился Ивану больше, чем «Красный Октябрь». «Красный Октябрь» выпускал сталь высокого качества. Цыганков знал, что из этой стали делают броневую одежду для военных кораблей, танков, бронепоездов. Но все это происходило где-то в другом месте, за пределами завода.

На тракторном — другое дело. Здесь делали танки. А танк — это не какой-нибудь кусок металла, который сразу в дело не пустишь. Танк, едва сошел с конвейера, — хоть тут же в бой. И когда эта тяжелая, на первый взгляд, неуклюжая машина проходит мимо тебя к заводским воротам, приятно сознавать, что ты тоже участвовал в ее сборке.

Конвейер, на котором собирали тридцатьчетверки, каждый раз производил большое впечатление на Цыганкова. Вот в одном конце огромного цеха ставят низкую и пустую броневую коробку. Передвинувшись на несколько метров, коробка обрастает катками — большими стальными колесами. Чуть дальше в нее опускают баки для топлива и масла, радиаторы, мотор, затем — коробку передач и фрикционы — механизмы, которые передают вращение коленчатого вала двигателя на ведущее колесо. В коробке становится тесно. Подъемный кран осторожно опускает на нее башню с пушкой и пулеметом. На выходе машину поджидают две разостланные гусеницы. Танк, соскользнув с конвейера, попадает прямо на них. Рабочие ловко соединяют концы гусениц, и танк будто оживает: гулко стреляют выхлопные трубы, в цехе виснет едкий дымок отработанного дизельного топлива. Машина, гремя траками, выходит на заводской двор.

А чтобы она не подвела в бою, ее пробуют на танкодроме за Мечеткой.

Обкатывает танк заводской рабочий. У него впалые щеки, землистое лицо, воспаленные от недосыпания глаза. Что он только не выделывает с машиной, этот водитель. Танк бросается в ямы и рвы, тяжело урча переползает через высокие валы, на бешеной скорости вдруг разворачивается на 180 градусов, образуя сбоку гребень земли, и снова мчится по полю, отмечая свой путь стеною пыли.

Потом машина возвращается на завод. Водитель высказывает свои замечания: надо получше отрегулировать тягу главного фрикциона, педаль ножного тормоза…

Вскоре обкатанную машину принимает экипаж. Механик-водитель долго копается в трансмиссионном отделении, придирчиво проверяет работу приборов, а потом спорит с кладовщиком, который выдает танкистам набор инструментов. Радист (в танке он сидит рядом с механиком) осматривает пулемет, установленный в лобовой броне, рацию и внутреннее переговорное устройство. Башенный стрелок занят пушкой и другим пулеметом. Потом командир танка и его подчиненные грузят боеприпасы.

Разинутая пасть переднего люка поглощает десятки длинных золотистых гильз с тусклыми головками и черные лепешки пулеметных дисков.

Но вот прием танка закончен. Раздается команда: «По машинам!» Люди в черных танкошлемах прощально машут рабочим. Тридцатьчетверка выходит на площадь, где стоит памятник Феликсу Дзержинскому. Боевой удачи вам, танкисты!

Сколько таких новеньких, окрашенных в цвет свежей зелени, танков с завистью проводили ребята!

Но сегодня они попали в цех, где стояли другие танки. Танки, которые были доставлены на завод с передовой, которые принесли с собой дыхание жарких боев, запах пороховой гари. У этих машин заводская краска поблекла, покрылась копотью. Один танк выставил разорванный ствол пушки. Другой склонился набок: у него не хватало двух катков и был срезан картер бортовой передачи. Третью машину окружили рабочие. Иван подошел ближе и увидел в башне небольшое отверстие с оплавленными краями.

— Термитным, видать, — пояснил кому-то пожилой рабочий. Цыганков взобрался на моторный люк и заглянул внутрь башни. Только тогда он понял, почему так суровы лица людей: на гильзоулавливателе пушки, прицеле и других приборах он увидел засохшие потеки крови.

— Командир погиб, с его стороны попал снаряд, — вполголоса произнес кто-то внизу.

И Цыганков вспомнил совсем юного младшего лейтенанта, который недавно принимал на заводе вот такой же, только совершенно новый танк.

Командиру было лет девятнадцать, не больше. Розовых щек еще ни разу не касалась бритва. У него были удивительно синие глаза. Танкошлем еле держался на самой макушке, а из-под пробкового налобника на шлеме золотыми кольцами вился пышный чуб.