Это был ты - [35]

— Если ты хочешь. Я скажу тебе. Ты будешь ненавидеть меня, ты будешь хотеть избавиться от всего этого, но я позволю тебе.

Закусив нижнюю губу, я думаю над этим. Действительно ли я хочу знать его секреты? Кажется, они ужасны. Если они не так страшны, то он сказал бы сейчас. Правда? Это мой шанс узнать настоящего Джерона Спилнера, и, черт меня возьми, если я позволю этой возможности выскользнуть и моих рук.

Медленно кивая головой, я делаю несколько шагов к нему.

— Расскажи мне, Джерон, я хочу знать.

Хватая мою руку, он сплетает свои пальцы с моими, плотно сжимая их, прежде чем прижаться губами к тыльной стороне моей ладони. Все это время он смотрит на меня, прося глазами не делать этого, но я не открываю свой рот. Может, я не хочу этого, но мне это нужно. Это не то, что он должен мне, это то, в чем я в долгу перед самой собой. Если все действительно так плохо, это покажет мне, насколько сильны мои чувства к Джерону.

Через несколько минут рассматривания барахтающихся людей в бассейне, он, наконец, тянет меня за руку, уводя ото всех. Мы идем назад через ворота, где стоит пикап. Он позволяет моей руке выскользнуть из его, затем оборачивается, не в состоянии противостоять мне.

Я могу понять это, я не настаиваю на чем-то большем, чем он может дать мне.

Прислонившись к машине, я с нетерпением жду, когда он скажет что-то, вообще что-нибудь. Тысячи тысяч мыслей в моей голове о его секретах. Действительно ли он убил кого-то? Кого? Почему? Действительно ли он на испытательном сроке или он в бегах? Есть ли у него тайная наркозависимость? Сексуальная зависимость? Так много мыслей зарождается в моей голове, и каждая следующая хуже предыдущей.

Когда я готова отказаться от этого, готова уйти, он тяжело вздыхает не оборачиваясь.

— Моя мама не была самым здоровым человеком. Она уходила от мужчины к мужчине, потому что не могла жить самостоятельно, поэтому мы путешествовали так много. Это также объясняет, почему моя сестра живет здесь. Ей было пятнадцать, мне было семнадцать. Она забеременела от Криса и сказала, что никогда не бросит его вопреки всему. Я не винил ее, но был зол, потому что она была единственной в этом мире, на кого я мог рассчитывать. Мой отец и брат были в другом штате и оба ни хрена не думали обо мне, и я смотрел, как мою мать избивают, как она принимает наркотики, продает вещи, которые точно ей не принадлежали.

— Я встретил девушку, и она сказала, что заставит исчезнуть все это. Боль, страдание, отчужденность. Она была неправильной, но в то время я не заботился об этом. Я не заботился ни о чем. Я хотел все, что она обещала мне. Когда она рассыпала белый порошок на стол передо мной, я определенно знал, что это было, я знал, что это сделает со мной, но все еще... не парился об этом. Я вдыхал это дерьмо, пока больше не мог чувствовать своего лица.

Когда он остановился, я спросила:

— Так ты зависим от кокаина?

Этот вопрос не имеет смысла, так как я провела с ним несколько дней, и он не ведет себя как зависимый.

— Был. Я был зависимым. Я не являюсь таковым больше, — наконец он поворачивается ко мне лицом, его глаза красны от слез, которые он отказывается вытирать. — Мы по-прежнему ездили еще следующих четыре года, мы посетили шестнадцать разных городов в различных штатах. Когда мы добрались до Чикаго, моя мама встретила этого гея по имени Джек.

Гнев в его голосе нарастает. Теперь он выплевывает слова, а не говорит их. Я смотрю, как его челюсть ходит вперед и назад, и хоть он и смотрит на меня – меня он не видит. Он наблюдает ужасные воспоминания, разыгрывающиеся перед ним.

— Моя мама застала меня за затяжкой. Ты подумала бы, что она надерет мне задницу за это, но нет. Вместо этого, она села и чертовски затянулась по линии со мной. Затем еще раз. Ее парень вошел и был откровенно зол, не из-за того, что мы принимали наркотики, но потому что мы принимали его наркотики. Я видел, как он схватил мою маму за волосы и кинул ее вниз, как какую-то тряпичную куклу, затем он пнул ее в одно из ребер.

Я не думаю задыхаться, но я не могу контролировать это, в то время как Джерон не может сдержать небольшой всхлип, который вырывается у него. Его слезы, наконец, вырываются на свободу. Не только он плачет. Я подхожу, чтобы обнять его, но он отходит, качая своей головой. Он не хочет, чтобы я трогала его, вероятно, потому что он зол. Он стискивает свои кулаки, кожа на костяшках становится белой, но когда он разжимает их, то красной. Он делает все, что в его силах, чтобы остановить свои слезы, поэтому я возвращаюсь назад к машине. Я позволяю ему продолжить, зная, что это вероятно самая тяжелая вещь, которую он когда-либо говорил вслух.

— Я... Я был так чертовски зол на него, когда подошел к нему, он толкнул меня, разбив мне лицо, сломав мой нос. Я знал, что у него есть глок в его комнате, я знал где, так что, когда он схватил мою маму за шею, я побежал в его комнату и вернулся с пистолетом. Я направил его прямо на этого ублюдка, но я... я... черт.

С дрожащими губами, я тихо спрашиваю:

— Ты... промахнулся, не так ли?

Плотно закрыв глаза, он кивает головой.